— Рыцарь, — тихо обронил Фричинский. — Надеюсь, мое присутствие не обязательно?
— Обойдусь как-нибудь…
Небольшой деревянный домик, почерневший от времени, располагался в глубине двора. Позади жилья — хлев, откуда вкусно пахло сеном и парным молоком.
Зацепа неуверенно вошел во двор. Как встретят его здесь? Хорошо бы увидеть Любашу сразу, а еще лучше, если бы дома не было ни отца, ни матери! Что они за люди, как держаться с ними? Не успел он пройти и нескольких шагов, как откуда-то сбоку со звонким заливистым лаем выскочила лохматая собачонка и стала носиться вокруг него, норовя цапнуть за ногу. На лай из дому вышел чернобородый мужчина, строго прикрикнул:
— Жучка, на место! Вы к кому? — спросил он Зацепу.
— Здравствуйте. Любаша здесь живет?
— Здесь, — помедлив, сказал мужчина. — Проходите.
Вслед за хозяином Зацепа миновал узкие полутемные сенцы и вошел в прихожую, отделенную от спальни большой русской печью и ситцевой занавеской. Любаша месила на столе тесто. Рядом с ней женщина, очень похожая на Любашу, крутила мясорубку.
«В аккурат на пельмени подоспел», — озорно подумал Зацепа и поздоровался.
Увидев его, Любаша обомлела:
— Зачем ты?..
Отец шумно вздохнул:
— Никак, зятек в гости пожаловал.
Любаша вспыхнула и обожгла отца гневным взглядом. У «зятька» моментально все пересохло во рту. Такой прием не предвещал ничего хорошего.
— Я, собственно… — начал он, но отец перебил его.
— Мать, подай гостю стул! — властно крикнул он. — Ну, мил человек, садись, рассказывай.
— Что рассказывать? — окончательно стушевался Зацепа.
— Как живется-можется, как жизнь дальше сложится.
— На будущее не загадываю.
— А надо загадывать! Одним днем живете. А надо дальний прицел держать. Пословицу помнишь? «Береги платье снову, а честь смолоду». Вона, вишь, красотка наша! Не уследили — откатилось яблочко от яблони. Да разве в роду у нас такое бывало, чтобы при живом-то муже новых заводить?
— Отец! — укоризненно произнесла Любаша.
Зацепа сидел красный как рак. «Вот тебе и пельмени! В самую мясорубку угодил».
Любашина мать принялась укорять мужа:
— Будя тебе, старый, будя. Вспомни-ка сам, как в молодости шубукал…
Хозяин крякнул, скосил из-под хмурых черных бровей кровью налитой глаз:
— Ты, заступница, вечно сбиваешь с толку! Мели лучше мясо, чем языком молоть.
А пельменей Зацепа все-таки отведал, да каких чудных пельменей! Домашних, ароматных, с чесночком!
— Сидайте к столу поближе, — мягким украинским говорком пригласила его Любашина мать.
Любаша ободряюще подмигнула ему: не теряйся.
— Пельмени с медвежатиной, — предупредил отец.
— Ну и чо, мясо добрийше, не требуйте, — хозяйка посмотрела на мужа с уважением. — Сам ведмедя убив.
Отец приосанился, губы расползлись в улыбке. Любаша, накрывая стол, рассказывала:
— Вышла утром мама в огород за огурцами, видит, на грядке корова разлеглась. Мама подумала, что это соседская, такая же черная, и хотела прогнать. Только сорвала хворостинку и крикнула: «Гэ» — корова в ответ ка-ак рявкнет! Мама — ходу! Батя — за ружье! Прямо в огороде и убил медведя!
Они сидели за большим столом одной семьей. В блюде, остывая, парились мелкие пельмени, и по комнате разливался дразнящий запах. Рядом с блюдом стояла бутыль с запотевшими боками. В глубоких мисках — красные малосольные помидоры и маринованные грибочки.
Хозяин наполнил стаканы, чокнулся с гостем, как бы совершая торжественный обряд, выпил, не торопясь закусил грибочками и уже затем основательно приналег на пельмени. Сидел он грузно, уверенно и на гостя больше не обращал внимания, словно тот уже был свой. Эта простота невольно передалась Зацепе: он почувствовал себя легко и свободно, пил и ел безо всякого стеснения. Ему даже стало казаться, что он не первый раз в этом доме. Мария Петровна, хозяйка, заботливо подкладывала в его тарелку горячих пельменей, а Григорий Никитович не забывал подливать из бутылки домашнее вино. Зацепа блаженно уплетал пельмени, запивал кисло-сладким вином.
— Молодец, хозяйку не обижаешь! — похвалила его Мария Петровна.
Зацепа позволил себе отшутиться:
— Хорошего работника за столом видать: он в животе плечист, — и похлопал себя по тощему животу.
Борода Григория Никитовича затряслась от смеха — шутка ему понравилась, а мать сокрушенно покачала головой:
— Что ж вас, летчиков, кормят так плохо? Ить худенький ты какой.
— Толстого самолет не поднимет, — ответил Зацепа, подмигнув украдкой Любаше.
Когда бутыль опустела, Григорий Никитович поднялся из-за стола:
— Вы меня, молодой человек, извиняйте, надо по хозяйству управляться.
Мать с дочерью принялись убирать со стола, потом куда-то исчезла и Мария Петровна. Валентин подошел к Любаше, хотел было привлечь ее к себе, но та вывернулась из его рук, испуганно покосилась на дверь.
— Бояка, — засмеялся Зацепа.
— Эх, Валентин, если бы ты знал, что было, — покачала она головой, закрыв глаза.
— Догадываюсь.
— Ты был там? Видел этого ирода?
— Видел.
— Если бы ты знал, что он вытворял! Кофточку на мне порвал, еле вырвалась из его лапищ и домой прибежала. К нам-то сюда идти не решается — отец ему задаст. А, уеду я отсюда, все равно Тимка мне житья не даст! — решительно махнула рукой Любаша.
