Серебряная ветка - [67]

Он услыхал вздох облегчения, но так и не понял, чей это был вздох — Флавия или его собственный.

— Кто там еще остался? — прохрипел Флавий.

— Никого, кроме Пандара, но он мертв. — Юстин с хрипом вздохнул.

Они теперь стояли у подножия лестницы, пригнувшись, чтобы глотнуть хоть немного воздуха, идущего вдоль пола.

— Орел в зале суда на крыше. Это ничего?

— Все в порядке, — полузадушенным голосом ответил Флавий.

Вся базилика была окутана клубами дыма, а дальний конец ее скрывала завеса ревущего пламени; огненная балка обрушилась вдруг с грохотом на расстоянии копья от них, и во все стороны полетели куски раскаленного докрасна дерева.

— Давай скорее отсюда! Больше ничего нельзя сделать, — прохрипел ему Флавий в самое ухо.

Боковая дверь, ближайшая к подножию лестницы, была перекрыта пылающими обломками мастерской по изготовлению цветочных гирлянд, и Юстин с Флавием, спотыкаясь на каждом шагу, побежали к главному входу. Каким длинным показался им этот путь, как далеко было до выхода из огненного тоннеля…

Неожиданно, откуда ни возьмись, появился Антоний, а с ним и остальные — и вот они все наконец на воздухе, и можно дышать. Воздух, настоящий воздух, а не черный дым и красное пламя, — Юстин жадно втягивал его в легкие. Потом, шатаясь, он сделал несколько шагов и, заметив впереди какой-то лопнувший тюк, сел на него. Как сквозь сон он видел людей, лошадей, большую толпу, форум, чернеющие руины, слышал шум сражения в горящем городе, топот конских копыт, замерший вдали, когда всадники проскакали мимо, преследуя сакских волков. Кто-то громко крикнул: «Схвачен предатель Аллект!» — но Юстину было все равно. Он с удивлением обнаружил, что солнце еще не село и что где-то в своей клетке поет птичка, так сладко и заливчато, будто запела звезда в небе. Но вся эта сцена куда-то стала проваливаться, уходить, делая круги, словно большое колесо.

В его помутившееся сознание вплыла заостренная мышиная мордочка Майрона и озабоченно нависла над ним… Флавий, Флавий, обняв его за плечи, поднес к его губам осколок чаши с водой, и он высосал ее всю до капли. И тут же его вырвало — в желудке, кроме воды, ничего не было, так как он не ел с рассвета. И только тогда мир вокруг начал приходить в равновесие.

Усилием воли он заставил себя встать.

— Мои раненые, — пробормотал он все еще не очень отчетливо. — П-пойду погляжу, как там мои раненые.

Глава 18. Триумфальные венки

Спустя ровно месяц, знойным июльским днем, весь Лондиний ожидал приезда императора Констанция. Город и горожане принарядились для императорского триумфа. А вдоль широкой мощеной дороги, идущей от реки к форуму и дальше через город, выстроились для поддержания порядка легионеры — воины Второго Августова легиона и других британских легионов, пришедших сюда вновь присягнуть на верность Риму. Легионеры стояли по обе стороны улицы, сдерживая праздничные толпы, — две узкие линии: бронзовые, ржаво-красные, они прерывались в одном лишь месте, месте почета, примерно на полпути от Речных ворот к форуму, где и находились Флавий с Юстином и Антоний с горсткой доблестных оборванцев — все что осталось от Потерянного легиона.

На всех троих по-прежнему была грубая варварская одежда, которую они бессменно носили это время. Спаленные брови Флавия только начали отрастать, а Юстин лишился спереди большей части своей шевелюры, и на правом предплечье у него ярко розовела блестящая новая кожа на месте заживающей раны. И их маленький удалой отряд, тоже с отметинами горящей Каллевы, был под стать им: грязный и оборванный. Но, как это ни странно звучит, на улицах Лондиния в тот день не нашлось людей, гордых собой более, чем они.

Юстин стоял опершись на копье и глядел на длинный бревенчатый мост за Речными воротами, через который проходила дорога из Рутупий, глядел на сакский берег, на сверкающую на солнце реку и нос военного корабля, украшенный зелеными ветками. Весь Лондиний сегодня был в гирляндах. Даже дико было подумать, что город могла постичь участь Каллевы, той Каллевы, какой они видели ее напоследок — почерневшей, заброшенной, поливаемой летним дождем.

Асклепиодот оставил там солдат — помочь очистить город, а сам с остальной армией поспешил к Лондинию. Туда отходили саксы, бежавшие с поля боя, и банды наемников, хлынувшие из лесов и прибрежных крепостей. Поэтому, несмотря набыстрый марш, легионеры могли не успеть спасти от огня и разрушения этот самый богатый и крупный город британской провинции. Но к счастью, пропавшие грузовые суда Констанция, после того как их помотало штормом у Таната, вынесло в устье Тамезы, и они, поднявшись по реке, подошли к Лондинию как раз в тот момент, когда до его стен докатилась первая волна варваров. Тут и настал конец волкам Аллекта.

Да, Рим сполна отомстил за Караузия. Юстин хорошо помнил казни там, на разоренном форуме Каллевы: сначала — Аллект, а за ним — остальные, и среди них Серапион. В характере Юстина не было мстительности, но все же смерть Серапиона его порадовала. Однако, оглядываясь назад на события, связанные с Аллектом, он чувствовал, что они как бы утратили реальность, зато реальным осталось в памяти все то, что происходило незадолго перед ними: он отчетливо помнил, как оторвался от работы и взглянул наверх, когда лицо неожиданно опалило жаром, словно из раскаленной печи, увидел, что крыша базилики медленно падает внутрь, будто снедаемая огнем парусина; стало очень тихо, мир, казалось, затаил дыхание, затем все вокруг задрожало и крыша рухнула с оглушительным грохотом. Базилика теперь напоминала черную раковину, наполненную до краев огнем, как винная чаша — красным вином. Вдруг возле него оказался Флавий. Перекрикивая шум, он воскликнул: «Смотри! Отличный погребальный костер для орла!» Вот это все было как живое. Он помнил большой дом неподалеку от базилики, чудом уцелевший от пожара, туда они перенесли раненых; помнил он и тетю Гонорию с остатками размазанных румян на сером лице, и ее редкий по красоте голос, когда она, узнав о том, что ее дома больше нет, воскликнула: «Ну и пусть, у меня всегда была мечта жить в Аква-Сулисе, теперь эта мечта сбылась». Он вспоминал людей, умерших в ту ночь у него на руках, и людей, что выжили; вспоминал, как вели через город Аллекта в походный лагерь, чтобы обеспечить ему надежную охрану, и как вдруг ярко вспыхнул почти угасший огонь в Каллеве, будто она узнала того, кто поджег ее, и приветствовала таким издевательским образом. На мгновение мелькнул королевский пурпур, вернее лохмотья от него, мелькнуло белое напряженное лицо, на котором неотразимая когда-то улыбка превратилась теперь в злобный оскал уязвленной гордости и отчаяния.