Серебряная роза - [60]

Отправив в рот полную ложку миндаля, королева на какое-то время замолчала, с трудом пережевывая его почти беззубыми деснами. Потом сделала новый глоток из кубка, чтобы облегчить себе труд.

Сара убрала измазанную салфетку, прикрывавшую платье на груди королевы, заменила ее свежей, а старую сунула в руки одной из самых молодых фрейлин.

— Возможно, вам стоит выбрать и свадебный подарок для новой графини Хоуксмур, мадам, — сладким тоном произнесла она.

Королева, нахмурясь, взглянула на бывшую фаворитку.

— Мне казалось, что я уже сделана подарок невесте. Теперь королева далеко не сразу принимала советы, подаваемые ей герцогиней Мальборо.

— Да, мадам, предсвадебный подарок, — присела в глубоком реверансе Сара.

Реверанс ее был безупречен, и лишь очень хорошо знавшие Сару люди смогли бы понять, сколь силен гнев отстраненной от власти герцогини.

— Подвенечное платье и колье из топазов. Разумеется, это весьма щедрый дар, — добавила она, — но еще один ваш дар, именно теперь, уже после бракосочетания, показал бы, что невеста продолжает пользоваться расположением вашего величества.

И герцогиня снова присела в реверансе.

— Если бы такой дар появился в разгар свадебных торжеств — а в замке Равенспир, насколько мне известно, присутствует около двухсот гостей, — весть о щедрости вашего величества разнеслась бы широко.

Сара ждала ответа, пристально глядя в лицо королевы, на котором отражались все стадии ее размышлений. Королева жестом попросила наполнить ее кубок. Если Анна примет предложение, герцогини, это будет пусть небольшая, но победа, ибо любой шаг к своему прежнему влиянию становился для Сары триумфом над мадам Мэшам. Герцогиня Мальборо, казалось, читала мысли королевы. Монарший жест на виду у большого количества зрителей даст максимальный эффект при минимальных затратах.

— Что ж, пожалуй, — произнесла наконец Анна. — Мы подумаем об этом.

Сара склонила голову, пряча улыбку.

Глава 11

Участники утренней охоты почти не пытались гарцевать друг перед другом, и Ариэль держалась несколько в стороне от основной группы всадников. Она пристально следила за своими братьями, стараясь не пропустить любой намек на их коварные замыслы, но видела только, что они раздражены медленной ездой. Если они и лелеяли в душе планы убийства ее мужа, то, похоже, не собирались приводить их в исполнение раньше полуденного пикника.

— Почему ты едешь в одиночестве, крошка? — спросил Оливер, подъезжая к Ариэль.

Он улыбнулся ей той самой улыбкой, от которой еще совсем недавно ноги Ариэль всегда делались как будто ватными. Но теперь она видела всю наигранность этой улыбки — губы Оливера кривились в искусной гримасе, но глаза оставались холодными.

— Предпочитаю свое собственное общество.

— Ого, ты становишься такой суровой и неприступной, — упрекнул ее Оливер, все еще сохраняя на лице улыбку, которая, как он считал, должна была растопить сердце Ариэль.

— Теперь я замужняя женщина.

Ариэль намеревалась тщательно следить за своими словами и поступками. Она должна отвечать на его вопросы так же холодно и вежливо, как это делал Хоуксмур, не обращая внимания на все шпильки и двусмысленности.

— Ах, крошка, ты разрываешь мне сердце! — вздохнул Оливер и, подъехав поближе, попытался положить ладонь на ее руку. — Как только ты могла так скоро позабыть те наслаждения, которые мы дарили друг другу? Наши чудесные ночи… Они и сейчас стоят у меня перед глазами, особенно когда ты ждала меня в лунном свете, одетая как мальчик, потому что я сказал…

— Твои воспоминания меня не интересуют, Оливер, — прервала Ариэль бывшего любовника, чувствуя, как начинают пылать ее щеки — она чересчур хорошо помнила ту ночь.

— Но ведь это не так, крошка. Неужели ты думаешь, я не вижу этого по твоему лицу?

Ариэль круто развернула лошадь и унеслась, не разбирая дороги, во весь опор, чтобы не поддаться искушению выложить ему все, что думает. Ее прежняя страсть к Оливеру представлялась ей сейчас чем-то унизительным. Он был неуклюжим, думающим только о себе любовником и в любви всегда старался психологически подавлять партнершу. Вспоминая, с какой готовностью она принимала участие в этих играх, Ариэль вся горела от отвращения. Но ничего лучшего она тогда не знала и не могла узнать, постоянно видя то, что происходило под кровом замка. Но теперь Хоуксмур побудил ее взглянуть на вещи по-другому.

Когда Ариэль достаточно удалилась от группы всадников, из глаз у нее внезапно хлынули потоки слез, почти сразу же высохших на ветру. Ей никогда раньше не приходилось плакать. Это был признак слабости, которую она никогда себе не позволяла. Что же сейчас с ней случилось? Неужели это ее реакция на упреки Хоуксмура? Да почему ее должно тревожить то, что думает о ней Хоуксмур?

И все же это тревожило Ариэль. Ей хотелось, чтобы этот человек с холодными и трезвыми суждениями, с изогнутыми в иронической усмешке губами, с внутренней мягкостью, скрытой под оболочкой сильного израненного тела, думал о ней хорошо.

Сознание, что это действительно так и есть, заставило ее рассердиться на саму себя и в негодовании ускакать еще дальше от охотников, чтобы в одиночестве успокоиться и привести себя в порядок.