Серебряная корона - [75]

— Могу я поговорить с Моной Якобсон? — спросила Мария врача, который последние полчаса занимался мужчиной, перевернувшимся на мотоцикле. Врач был молод и сосредоточен.

— Очень коротко и осторожно, — сказал он и с глубоким вздохом опустился за письменный стол.

Мария осталась стоять.

— Вы можете сказать, что случилось?

Врач за столом зажмурил глаза, чтобы вспомнить, что произошло.

— У Моны Якобсон заражение крови. Ее укусила змея, она пыталась разрезать ногу, чтобы удалить яд, и занесла инфекцию.

— Когда ее укусила змея?

— Три недели назад, сказала она, когда очнулась, а потом снова потеряла сознание. Она конечно же свидетельница несчастного случая в Башне Девы. Когда будете говорить с ней, будьте осторожны. У нее очень высокая температура.

— Хорошо. Сюда поступила Биргитта Гульберг. Нам сообщили, что она умерла. Вы можете сказать что-нибудь о причине смерти?

— Она поступила в отделение неотложной помощи уже мертвая. По словам парня, что работает на «скорой» и попытался сделать ей искусственное дыхание еще в башне, признаков жизни у нее не было уже тогда. Она выпила, и ее вырвало. Вероятнее всего, она задохнулась, в легкие попали рвотные массы.

— Есть ли на теле следы насилия?

— Не могу сказать. По прибытии сюда она, повторяю, была уже мертва. Мне пришлось заниматься другим пациентом, спасать того, кого еще можно спасти. Ужасно, но это так! Извините, я сейчас должен поговорить с родителями Биргитты Гульберг. Если вам тоже понадобится с ними побеседовать, можете воспользоваться этим кабинетом.

— Спасибо. Тяжелое у вас сегодня дежурство!

— Я сегодня тут с восьми утра, а домой уйду завтра в восемь. Сутки на работе — это иной раз тяжеловато. Пациент, который явится завтра в полвосьмого, хочет, чтобы я был с ним так же предупредителен, как в начале смены. Не важно, засунул он себе чеснок в ухо или рубанул по ноге. Если сегодня ночью еще что-нибудь случится, я сделаю себе харакири!

Глава 40

Улоф неохотно поднялся и уступил Марии место около постели Моны. Та лежала в позе эмбриона, маленькая и бледная, выпростав руку на желтое одеяло. У нее стояла капельница. Казалось, Мона спит. Мария села. Улоф отошел к окну. Она видела его лицо, отраженное в темном стекле. Глаза у него блестели. Он зажмурился и прижал ладони к стеклу, по-прежнему одетый в обрывки маскарадного костюма. Сквозь рваные штаны просвечивали красные плавки. Волосы спутались, грязное лицо — в полосах от слез.

— Неужели нельзя подождать с допросом? — раздраженно спросил он, когда Мария осторожно коснулась руки Моны и назвала по имени.

— Понимаю твои чувства, но время не терпит. Речь идет об убийстве, и оно может повториться. Не мог бы ты подождать в коридоре? Я выйду через полчаса.

— Я буду в столовой, — прошипел он в ответ и вышел, хлопнув дверью.

Мария взяла Мону за руку. Та была горячая и влажная.

— Мона, вы слышите меня? Мона!

— Да. — Она пошевелилась, но глаза не открыла.

— Я Мария Верн, из полиции.

Веки Моны задрожали.

— Вас укусила змея?

— Это Вильхельм…

— Вильхельм?

— Я взяла камень с кургана. Тут он укусил меня за икру. Это не я вела машину. Он крутанул руль, и машина полетела с набережной в воду. Мои дети. Мать ради сына пойдет на все! На все! Он не должен утонуть! Я упустила ситуацию. Я дала ему винтовку. А куда мне было девать оружие? Я побежала через торфяник.

— Боюсь, я не совсем понимаю.

— У нее бред от жара, — сказала медсестра, которая неслышно подошла сзади проверить капельницу. — У нее температура за сорок!

— Мона, вы знаете, что случилось с Биргиттой? — не отступалась Мария.

— Он был вынужден ее убить.

— Кто? — спросила Мария затаив дыхание.

— Змей, — прошептала Мона.

— Ей надо отдохнуть, — шепнула сестра. — Завтра ей наверняка будет лучше. Вас в столовой ждет Улоф. Он злится, что вы никак не оставите Мону в покое, у нее и муж только что умер, и произошло все остальное. Нельзя же так, в конце концов.

— Я понимаю. Но ситуация настолько серьезная, что я потребую для Моны Якобсон круглосуточную охрану. Ради ее же безопасности. Она — возможная свидетельница убийства. Мы не знаем, что убийца намерен делать дальше. Очень важно допросить ее, как только она придет в себя.

— А ты, Улоф, что ты сам думаешь обо всем этом? У тебя ведь, наверно, есть какие-нибудь версии, кто это мог сделать? И твой отец, и твоя бывшая невеста мертвы. Поделись соображениями! — попросила Мария, когда Улоф рассказал ей о прошедшем вечере.

— Это сделал я. Черт меня дери! Я заставил ее выпить больше, чем она могла выдержать. Я просто озверел, что она хочет потратить свою жизнь на эту музейную крысу! Я хотел, чтобы ее вырвало! Это я один виноват! Но я не хотел, чтобы она потеряла сознание и захлебнулась собственной рвотой!

— Мы пока не знаем, отчего она умерла, — сказала Мария и взглянула Улофу в глаза.

— Отчего же еще? Она была молодая и здоровая.

— Как долго она находилась одна, пока вы ходили за Арне?

— Не знаю, примерно полчаса — минут сорок пять. Нет, подольше, наверное. Арне пошел в туалет и пробыл там по меньшей мере минут двадцать.

— Кто-нибудь из ваших в это время был у башни?

— Нет, мы все были в беседке в Ботаническом саду.