Серебро далёкого Севера - [78]

— Так-так, вот здесь наш друг произнес свое заклинание… Даже не произнес, судя по всему, а просто выплеснул поток неартикулированной силы. И ведь никаких следов перемещения! Ну, этого-то как раз и следовало ожидать: телепорт пошел одномоментно, без последующей магической поддержки по ходу продвижения, и борозды трансфера не наблюдается. Однако же… Все те лихие люди, которые на него нападали — они повалились тогда на юго-запад! А директриса телепорта, стало быть, должна была быть направлена в прямо противоположную сторону… Что ж, значит, попробуем поискать тогда на северо-востоке.

И донельзя довольный призрак, покинув тракт, торопливо заскользил дальше, в направлении Бела Озера.

23. Введение во храм

— Я возношу свои хвалы Тинктару, миледи, за то, что вы любезно приняли мое приглашение и соблаговолили посетить наш храм.

Монсиньор Вантезе слегка склонил голову, одновременно сцепляя в традиционном молитвенном жесте большие и указательные пальцы обеих рук. Этот знак «переплетенных колец» (притом, что оставшиеся пальцы обеих рук птичьими лапками направлены на приветствуемого) был отличительным знаком храмовых жрецов да и вообще всех, глубоко верующих в Армана и Тинктара. По-простому нацепить себе на шею цепочку с золотой армитинкой или, к примеру, вышить ее бисером у себя на рукаве — на это способен и любой модник. Но вот для того, чтобы сложить руки в «благословении двух богов», надо быть исполненным глубокой истинной веры…

… чего о леди д'Эрве сказать было нельзя ни в коем случае. Отношения между жрецами и магами в Круге Земель оставались натянутыми и прохладными всегда и повсюду: и те, и другие почитали хранителями мирового равновесия исключительно себя, а к конкурентам из «соседнего цеха» относились настороженно и с ревностью. Хотя и не без известной доли смирения: ведь само это сосуществование, всё это извечное перетягивание каната между храмами и магическими центрами, между жрецами и волшебниками, между заклинанием и молитвой — оно тоже являлось одним из проявлений Великого Равновесия и поэтому принималось как данность обеими сторонами. Принималось — да, но без какого бы то ни было энтузиазма. Скорее уж с неизбежностью, и учиться складывать пальцы в молитвенном жесте не пришло бы в голову ни одному волшебнику. Энцилия не составляла здесь исключения, и всё, чем она смогла ответить на ритуальное приветствие — это сделать книксен, на мгновение почтительно опустить голову, а потом просто мило улыбнуться.

— Прошу вас, миледи, проходите! Ваш визит — весьма знаменательное событие как для вас, так и для нас: редкий из магов может похвастаться тем, что побывал в Храме, тем более по личному приглашению его настоятеля.

Взгляд и речь его преосвященства буквально сочились сейчас мёдом и патокой гостеприимства, но где-то в глубине угадывались острый интерес и настороженность. А впридачу — еще и готовность к мгновенному действию, словно у джербского факира, убаюкивающего своей дудочкой ядовитую змею. Впрочем, никакой немедленной угрозы лично для себя волшебница пока не прочувствовала, хотя… Нет, а что она могла сейчас вообще прочувствовать? Ведь колдовские способности любого чародея, вплоть до самых могущественных, низводились к нулю тем полем противодействия, которое создавали обильно намоленные образы, скульптуры и барельефы храма, но прежде всего — многочисленные образы символа веры, Арм-и-Тин, коими были буквально усыпаны его стены и своды. Вся эта масса культовых артефактов начисто блокировала любые заклинания, застилая непроглядной пеленой пространство магического взора и намертво перекрывая доступ к потокам сил. Хотя, с другой стороны, и молитвы служителей обоих богов равным образом не имели никакой силы в стенах магических институтов: высшее равновесие держалось незыблемо и не давало никаких поблажек «в чужом курятнике» ни адептам магии, ни служителям культа.

Тем временем верховный жрец резко повернулся и решительным шагом направился вглубь храмовых помещений, жестом пригласив Энси следовать за ним. Цоканье каблуков леди д'Эрве приглушенным, но отчетливо различимым эхом отдавалось от толстых каменных стен храма, пока она торопливо поспешала вслед за монсиньором. Выбрать туфли на низком каблуке — это единственное, в чем волшебница пошла сегодня на уступки жреческим традициям. В остальном же она предпочла остаться сама собой, не провоцируя раздражение жрецов, но и не поступаясь ни своей натурой, ни собственным разумением — и ни в коем разе не уподобляясь служительницам Тинктара. Ведь если жрицы Армана, все как на подбор широкобедрые и русоволосые, на храмовых церемониях предстояли перед своим небесным владыкой в более чем откровенных одеяниях — глубоко распахнутых на груди, с обнаженными руками и плечами, — то ритуальные темно-красные плащи «нареченных дев младшего Бога» укрывали их с головы до пят, открывая для людского взора лишь лица и кисти рук.

Поэтому наряд, который выбрала Энцилия для сегодняшнего визита, являл собой классический пример Великого Равновесия, в данном случае между вкусами самой леди и уважения к обычаям храма. Скромное дневное платье вишневого цвета было не слишком светлым, но и не слишком тёмным; а его короткие рукава-фонарики имели место быть, оставляя плечи прикрытыми — но не доставали при этом волшебнице и до локтя. Также и декольте: если ровнять по меркам великокняжеского двора, то его, можно сказать, и не было вовсе — но ложбинка между полушариями бюста прорисовывалась при этом четко и недвусмысленно, притягивая взор с той же силой, как запах дикого зверя охотничью свору. Завершала же картину маленькая шляпка, с одной стороны — формально прикрывавшая голову согласно традициям храмов Тинктара, но с другой — до невозможности кокетливая и подчеркивающая изящество вполне себе светской прически леди д'Эрве. Одним словом, идеальный баланс сил и интересов, недаром курс «Равновесие в поведении и облачении» был для Энси в студенческую пору одним из самых любимых «светских» предметов, уступая только избранным дисциплинам из числа профильных: трансформациям, стихиеведению и еще, пожалуй, эмоциональной эмпатии.