Сердце, живущее в согласии - [7]

– Какие?

– «Кто ты? Почему живешь одна? Почему у тебя нет детей?»

– Любопытные вопросы, – облегченно улыбнулась Эми.

– И чем же?

– Я знаю кое-кого, кому были бы интересны ответы. Скажи, наши с ней голоса звучат похоже?

– Хватит потешаться надо мной!

Неужели чуткая Эми не понимала, как я сейчас нуждалась в поддержке?

Эми присела на подлокотник кресла и принялась гладить меня по волосам:

– Я не смеюсь над тобой. Но в этих вопросах нет ничего опасного. Я боялась худшего.

– Куда уж хуже?

– Когда человек слышит голоса, это зачастую говорит о нарушениях в психике. Типичный симптом начинающейся шизофрении. Последствия порой трудно предугадать. Лечить таких людей нелегко. Однако шизофренику голоса всегда чем-то угрожают. Отдают приказы. Требуют, чтобы человек спрыгнул с крыши или ударил ножом соседа. Меланхоликам голоса сообщают обидные и оскорбительные вещи. Но твой случай отличается.

– Откуда ты так много знаешь? – удивилась я.

– Разве я тебе не говорила, что мой отец тоже слышал голоса?

– Ни разу.

– Я сама не знала. Мама рассказала через несколько лет после его гибели. Тогда я стала читать об этом. Изучила все, что сумела найти.

– Значит, твой отец был… шизофреником?

– Нет. Думаю, его странность была безобидной.

– И как он с этим справлялся?

– Никак.

– Никак?

– Я подозреваю, папа воспринимал голос как некоего доброжелателя, время от времени подающего советы… К сожалению, он не всегда им следовал, – немного помолчав, добавила Эми.

– Например?

– Мама рассказывала, что в день катастрофы голос настоятельно советовал отцу вернуться. Просил отложить полет и ни в коем случае не садиться в этот самолет. Отец даже позвонил маме из аэропорта и рассказал.

– Почему же он не послушался? – спросила я.

Что-то мешало мне до конца поверить словам подруги.

– Если бы я знала! – вздохнула Эми. – Наверное, не хотел, чтобы голос слишком уж управлял его жизнью. Кому понравится, когда указывают, в каком самолете лететь, а в каком – нет?

– Почему ты до сих пор не говорила мне об этом?

– Я думала, что давно рассказала. Или… наверное, решила, что ты мне не поверишь, вот и промолчала.

Я сомневалась, верю ли сейчас. Мне снова вспомнился бирманский брат. Однажды он сказал: «Не все истины поддаются объяснению, и не всё, что поддается объяснению, является истиной». Вернувшись из Бирмы, часто ли я вспоминала эти слова? Самое странное: в Кало я вроде понимала суть изречения. В том мире, наполненном суеверными людьми, слова У Ба имели смысл. Однако в Нью-Йорке меня начали одолевать сомнения. Почему же то, что поддается объяснению, не может быть истинным? Почему невозможно объяснить все истины? Потом я решила, что они могут иметь географическую принадлежность. Возможно, существуют свои, местные правды. Тогда понятно, почему в Кало что-то воспринимаешь как откровение, а в Нью-Йорке это становится бессмысленным.

– Ты мне не веришь, – сказала Эми.

– Почему же?.. В общем-то, да. Я верю тому, что рассказала твоя мама, но мне трудно представить, как некий голос убеждал твоего отца не садиться в самолет, который затем разбился.

– Что тут сложного?

– Ты же меня знаешь. У меня слишком рациональные мозги, чтобы верить в такие вещи.

– Твой отец слышал стук сердец других людей. Умел различать бабочек по шороху их крылышек. Как ты это объяснишь?

– Никак. Но это не значит, что я должна покупаться на разные… – Я подыскивала слова, которые бы не обидели Эми.

– …эзотерические глупости, – докончила за меня подруга.

– Вот именно, – подтвердила я и невольно засмеялась.

– Никто тебя об этом и не просит, – продолжала она. – Но теперь ты слышишь голос. И вся твоя рациональность не может этого объяснить. Так?

– Так, – промямлила я.

Мы опять замолчали, погрузившись в размышления.

– Может, куда-нибудь сходим? – встав, предложила Эми. – Посидим, выпьем.

– Я лучше у тебя посижу. Не хочу туда, где людно и шумно.

Эми понимающе кивнула:

– Сделать эспрессо?

– Я бы не отказалась от рюмочки вина.

– Это даже лучше.

Эми прошла в кухонный закуток, откупорила бутылку красного вина, прихватила шоколад и орехи. Наполнив рюмки, зажгла две свечи. Мы взяли подушки и умостились на полу. Мы любили такие посиделки. С Эми хорошо не только говорить, но и молчать. Когда мы вдвоем, тишина теряет власть надо мной.

– Ты и сейчас слышишь ее голос? – через некоторое время спросила Эми. Я вслушалась в себя и покачала головой. – Скверно. А я надеялась переброситься с ней парой фраз.

Я поморщилась. Хорошо ей шутить.

– Она ничего не говорит. Только спрашивает.

– Я вот подумала: а вдруг этот голос зазвучал в твоей голове не просто так?

«Я вот подумала» – любимая фраза Эми. Обычно она так говорит, когда ее вопрос на самом деле – утверждение. Почему бы не сказать напрямую: «Джулия, эта дама возникла в твоей голове с некой целью»?

– Считаешь, что голос зазвучал с определенной целью? С какой?

– Мой отец крайне неохотно говорил о своем. Но с маминых слов я поняла, что он никогда не воспринимал голос как угрозу. Отец считал его кем-то вроде неразлучного спутника, который регулярно ведет с ним беседы.

Я замотала головой. Хотелось услышать совсем другое. Впрочем, я толком не знала, какие слова подошли бы мне в той ситуации. Наверное, я ждала простого сочуствия и заверения, что через несколько дней все пройдет. Я инстинктивно стремилась низвести непрошеный голос на уровень обыденных вещей вроде простуды или гриппа.