Сердце воина - [29]

– Добрый вечер.

В зале воцарилась тишина. Все взоры обратились на Макфейна. Он стоял, выпрямившись во весь свой огромный рост и расправив плечи. Выражение его лица было спокойным, но Ариэлла подумала, что это стоит ему больших усилий.

– Я очень доволен сегодняшними достижениями, – начал он. – Говорю и о занятиях, и о работах в замке. Я велел Дункану изготовить деревянные мечи и щиты, поэтому уже завтра мы приступим к урокам боя с оружием в руках. Когда вы овладеете основными приемами, перейдем на настоящие мечи. Их к тому времени выкуют.

Клан ответил на это восхищенным, но чуть испуганным ропотом.

– Вам надо хорошо подкрепиться и выспаться. Завтрашние занятия начнутся на заре.

Малькольм повернулся и поморщился, словно это движение стоило ему больших усилий, чем он ожидал.

Опираясь о стену, воин медленно поднимался по лестнице, стараясь скрыть свою хромоту. Маккендрики молча провожали его взглядами.

Когда он скрылся, Ниэлл заметил:

– Видно, сегодняшние усилия нелегко дались нашему наставнику.

– Можно подумать, что ты получаешь удовольствие, видя его страдания! – Ариэлла гневно посмотрела на Ниэлла. – Уж не надеешься ли ты, что ему не удастся воспитать из нас воинов?

Схватив со стола кувшин с вином, она взбежала по лестнице, не дождавшись ответа.

– Войдите!

Он стоял перед камином и смотрел в разгорающийся огонь. Малькольм держался так гордо, словно его покинула боль, отравлявшая существование минуту назад. Но как только дверь за Робом затворилась, он, опираясь о каминную доску, тяжело опустился в кресло. К чему притворяться? При этом мальчишке не обязательно скрывать свои недуги.

Ариэлла подошла к столу и налила ему полную чашу вина.

– Клан явно доволен сегодняшними занятиями. Ты внушил им уверенность в своих силах, тогда как накануне они были удручены своей беспомощностью.

Малькольм осушил чашу, желая поскорее избавиться от боли в спине и ноге.

– Еще! – Он протянул Робу пустую чашу, и тот наполнил ее. Малькольм выпил вино залпом. В груди у него потеплело, боль стала понемногу отступать. Он по-прежнему делал над собой усилие, чтобы не застонать, однако облегчение было не за горами. – Еще!

На этот раз паренек не слишком охотно выполнил его приказание. Малькольм, сделав небольшой глоток, поставил чашу на стол.

– Я привык учить мужчин, мечтающих стать сильными воинами, – начал он, пытаясь сместить центр тяжести влево. – Те люди с раннего детства не выпускали из рук игрушечные мечи и топоры. Их отцы просили об одном: чтобы я выковывал из них смельчаков и сурово карал за любое проявление слабости или малодушия. Вчера мне стало ясно: нечего ждать того же от изнеженных музыкантов, ваятелей и поэтов, которым с детства внушали, что гребень крепостной стены – это место, откуда лучше всего любоваться закатом солнца.

Ариэлла не сводила с него глаз, он же уставился в огонь, разгоревшийся в полную силу. Брови его были насуплены, лицо избороздили глубокие морщины. Девушка уже понимала, что это означает не гнев, а неустанную борьбу духа с недужным телом. Чистая голубизна глаз Макфейна была сейчас затуманена, словно воспоминания повергли его в смятение. Ариэлла догадалась, что он говорит не о воинах, которых учил боевому искусству, а о себе самом и о своем непреклонном отце.

– Маккендрики поощряют своих детей, желая, чтобы они видели в мире прекрасное и впоследствии привносили в него красоту, – молвила она. – Непостижимо, как кланам, вечно занятым войнами, удается чего-то достичь. Мы, наслаждаясь миром, созидаем, а они только разрушают.

– Но это и стало причиной вашей уязвимости.

– Да, но только на время. Разве стоило тратить столетие на военную учебу ради одного мгновения?

Малькольм не сводил задумчивых глаз с огня.

– Ты задаешь этот вопрос бывшему воину. Я должен ответить утвердительно. – Он попробовал переменить позу и поморщился от боли, пронзившей спину.

– Что у тебя болит, Макфейн? Он горько усмехнулся:

– Проще сказать, что у меня не болит.

– Давно ты так мучаешься? Малькольм отхлебнул вина.

– Четвертый год. Я повел свой отряд под знаменами короля Уильяма на бой с одним зловредным английским бароном. Брюхо моего коня проткнули копьем. Конь упал и придавил меня. Я сломал ногу и повредил спину, однако продолжал сражаться. Меня заманили в ловушку, я был обречен. Враг наседал. Я получил несколько ударов мечом; еще один удар – и мне пришел бы конец, но тут подоспел Гэвин и прикончил моего мучителя. – Малькольм видел не огонь, а собственную кровь. Залитый ею, он чувствовал тогда приятное тепло и готовился к небытию. Воин тряхнул головой, прогоняя воспоминания. – Когда я очнулся, Гэвин накладывал швы на мои раны.

– Он сразу вправил тебе сломанную ногу?

– Не помню. Думаю, спустя несколько часов.

– А рука? Кто-нибудь лечил тебе руку после того, как Гэвин зашил рану?

Малькольм оторвался от чаши с вином и взглянул на любопытного мальчишку:

– Откуда этот внезапный интерес к моим болячкам?

Мальчик пожал плечами:

– Я уже говорил тебе, Макфейн, что немного смыслю в искусстве врачевания. – Роб уселся напротив. – Помнишь, как ловко я заштопал тебе рану на руке в ту ночь, когда ты расправился с грабителями? Конечно, другие твои раны не так свежи, но все равно можно облегчить твои страдания. Главное, чтобы ты сам этого захотел.