Сердце внаём - [28]

Анна выполнила свое обещание – она приезжала каждый день. Хотя что я говорю: “обещания”… Для нее это носило характер служения. Смысла жизни! Она действительно скреблась под дверью, приходя в больницу с раннего утра, досаждала всем вопросами о моем самочувствии, пытала то одного, то другого специалиста, так что мой лечащий врач как-то шутя обронил своему ассистенту: “Моей бы жене чуток ее энергии…” Ассистент с улыбкой развел руками: ”Ну что вы хотите, коллега, ей всего тридцатьпять…” Чудаки, они говорили только об энергии! Когда стало возможным, ее, по личному разрешению Даннеля, допустили ко мне в палату. Гарри, ни за какие деньги не отыскали бы вы такой сиделки. С утра до ночи. Буквально с утра до ночи. Я открывал глаза и уже видел ее то моющей в ситечке изюм, то распаковывающей коробочку с витаминами. Иногда мне становилось жалко ее – я начинал упрашивать: ”Анни, поезжай домой – отдохни, выспись. Мне уже лучше”. Она не отвечала, делая вид, что чем-то очень занята. Однажды врач снова пошутил: ”Я бы поставил здесь вторую койку, да нельзя. И дело даже не в режиме. Ему, – он показал пальцем на меня, – нельзя”. Мы с Анной дружно рассмеялись…

В клинике лечили отменно, хотя и дороговато. На четвертой неделе я уже похаживал по комнате, придерживаясь рукой за спинку кровати. Анна стояла рядом, словно мать, обучающая ребенка первым шагам. Сначала сердце у меня бешено колотилось, и я задыхался, потом мало-помалу все вошло в норму, и я мог ходить без посторонней помощи. Очень поддерживал электросон – он так успокаивал, прямо обновлял. Я засыпал чуть ли не от одного прикосновения электрода к векам. Анна сидела тут же и, наверное, только в эти минуты, бедняжка, по-настоящему отдыхала.

Еще через месяц меня выписали из больницы и поместили в пригородный санаторий для сердечников. Начался второй этап восстановления, или, как выражались медики, реабилитации. Здесь помимо местных специалистов, сотрудничавших с клиникой, меня раз в неделю посещал мой лечащий врач, а однажды ”по дружбе” заехал и сам Даннель. Поправлялся я быстро. Настроение было отменным (лучше, чем до болезни), и мы с Анной совершали долгие прогулки по парку. Она все-таки привезла аппарат, и мы сделали несколько снимков спустившихся с деревьев белочек, синиц в кормушке, подстерегли зайца. В общем, наверстали упущенное в то воскресное утро… Хорошо, когда у тебя много свободного времени, не нужно работать, а самочувствие вполне сносное. Хорошо, Гарри! На душе легко, беззаботно, и даже если ты слаб, то во всяком случае не одинок. Знаешь, что в любой момент придут на помощь. А еще лучше, когда эта помощь рядом, под рукой, – маленький, теплый и ласковый друг. Не помощь, а спасение. Все время на круге…

Так постепенно я и излечился. На сей раз… Вернулся домой и собирался уже приступать к работе. Заходил в бюро, привел в порядок рабочий стол. Сослуживцы ходили за мной, словно журналисты за рекордсменом. На администрацию тоже нельзя было пожаловаться. С меня сняли нагрузку по каталогу, оставив только информационную часть, да и то в старых фирмах. В случае малейшего недомогания директор просил немедленно извещать его и прекращать занятия. Увы! Я не успел и приступить к ним. Видимо, опять перенервничал перед возвращением в строй. Ночью Анна разбудила меня и тревожно зашептала: Дик, что такое? Почему ты стонешь во сне?” Я открыл глаза и почувствовал знакомое нытье слева. Удушья не было, но зато сильно болел живот. ”Дик, – снова затрясла меня Анна, – ты стонал во весь голос. Тебе больно?” У меня не оказалось сил ответить. Она коротко кивнула, включила свет, еще раз взглянула на меня и… пошла в коридор к телефону… Приехала целая бригада медиков – три или четыре человека. Войдя, врач покачал головой: ”Давно не виделись”, – и повернулся к своим помощникам. Ей-богу, не помню, что они со мной выделывали. В отличие от первого инфаркта, я почти сразу же впал в обморок и только временами приходил в себя, чтобы потом снова уйти в провал… Кардиогенный шок. Жуткая, скажу вам, штука. – Он втянул воздух и с гримасой выпустил его через ноздри. – Единственное, что отложилось в памяти, это слова “разрыв сердца”. Признаться, даже в моем состоянии мурашки забегали по спине. Позже, правда, выяснилось, что врач сказал: “Грозит разрыв сердца”, – но тогда я этого не расслышал и опять впал в забытье…

Сознание вернулось уже в клинике. Врачи почему-то обрадовались этому меньше, чем полгода назад. Я ловил лишь напряженные, хмурые взгляды. С трудом узнал некоторых медиков, остальные показались мне незнакомыми. Когда память заработала лучше, попросил позвать доктора Даннеля. “Его нет, – ответили мне, – он уехал в отпуск на Средиземное море и вернется домой через месяц”. Затем сообщили, что у меня второй инфаркт, имеющий гораздо больший очаг поражения, причем в перегородке сердца. Оно частично омертвело, и хотя разрыв сверхусилиями не допущен, выполнять свои функции сердце может теперь неполно и относительно… Положение таково, что и после реабилитации о возвращении к прежней работе не может идти речи. Меня отправили в старую палату и определили строжайший режим, который я про себя называл драконовским. Каждое движение было взято под контроль, и мне полагалась круглосуточная сиделка. Разумеется, ее роль взяла на себя Анна. Больничное начальство не возражало, так как требовался тщательнейший уход. И теперь было позволено то, что раньше вызывало столько шуток: в палате поставили вторую кровать. Никто даже не улыбнулся. Можете представить мое состояние. Да, – он задумался, – если бы не Анна… Как я понимал, меня не столько лечили, сколько сохраняли, “бальзамировали”. Врачи с трудом представляли, что делать. Они просто пробовали подряд все имевшиеся средства до минеральных ванн включительно. Мне становилось лучше, мне становилось хуже, но из “ямы” вылезти не удавалось. А тут, в довершение всех бед, доктор Даннель – наш общий кумир – прислал телеграмму, что по семейным обстоятельствам он пробудет в отлучке еще недели две-три. Рухнули последние надежды, и я полагался теперь только на Бога. И здесь-то случилось нечто неожиданное, то, что никогда не приходило, не могло прийти в голову…