Сердце внаём - [27]

“Дик! – закричала Анна и, отталкивая стулья, бросилась ко мне, подхватывая на руки, словно ребенка. – Что с тобой? Скажи мне! Скажи мне! Дик, милый!” Я еле прикоснулся к груди. – “А-а! – простонала она. – Как же я сразу не догадалась! Сколько времени потеряно…” Суматошность мгновенно исчезла, и ее место заступила присущая в беде многим женщинам спокойная, но быстрая деловитость. Она помогла мне перебраться на кушетку, дала валидол и… повисла на телефоне. Тот, как всегда в таких случаях, был неумолимо занят. Анна в слезах, кусая губы, то вбегала в комнату – проведать меня, то бросалась обратно к телефону. Потом она с размаху кинула трубку и подошла ко мне: “Дик, ты в состоянии полежать один три-четыре минуты?” Я опустил веки. “Я сейчас приду”. И в самом деле: через несколько минут – для меня они протянулись долгими часами – она появилась на пороге с нашей консьержкой, милой, любезной женщиной, очень страдавшей от дебошей своего великовозрастного сына. Ее жалел весь дом, и Анна, как только переселилась ко мне, пару раз даже приглашала ее к нам на чай. К Рождеству мы всегда делали ей какой-нибудь подарок… Я не слышал, о чем велся разговор на кухне, прерываемый всхлипываниями Анны. До меня доносилась лишь одна и та же фраза: “Я умоляю вас! Я умоляю вас!” И ответ – мягкий, грудным певучим голосом: “Конечно, конечно! О чем речь? Я посижу. Поезжайте, миссис Грайс”. Анна влетела в комнату, на ходу натягивая джемпер и вытирая слезы, сказала мне: “Дик, с тобой немножко побудет Рита – я оставила ей все лекарства. Если минут через десять не пройдет, возьми под язык полтаблетки нитроглицерина. Понадобится – еще половину. Только ни в коем случае не вставай. Рита все принесет. Я на такси слетаю за врачом”. Она поцеловала меня и выскочила на лестницу. Входная дверь с треском захлопнулась – и все остальное поплыло в тумане. Тяжесть в висках, сухость во рту, неиссякаемый стакан с водой, который подавала мне сердобольная сиделка, – все фиксировалось лишь как простейшие ощущения. Лекарство пришлось принять не раз и не два – и мне действительно немного полегчало. Боль стихла, и грудь прочистилась – дышать стало свободнее, хотя моментами я еще испытывал затруднения, как будто в дыхательных путях застревал камешек. Анна с врачом появились, как божество в греческой трагедии, – неожиданно и кстати. Белый халат, мужской ровный голос сразу успокоили меня. И вдруг захотелось… заплакать. Так просто, от облегчения. Знаете, бывает у детей… Я затрудняюсь быть точным в деталях, Гарри, не судите уж строго. Да это и неважно, наверное. Врач открыл чемоданчик, достал инструменты, долго выслушивал меня. Резиновые трубочки торчали у него из ушей, и он походил на радиста. Повторял: “Дышите – не дышите”, – слегка качал головой и поцокивал. Потом со странным прищуром измерял мне давление, одновременно прикладывая фонендоскоп к локтевой ямке. Взглянув на шкалу, присвистнул: “Где ж это вас так прихватило?” И почему-то вопросительно посмотрел на Анну. А та стояла над нами, словно воплощенное внимание, с собачьей преданностью следя за малейшим движением медика. Он свернул свою “лабораторию” и, ткнув пальцем в столбик ртути, проворчал: “Опасная зона. Первое и главное – полный покой”. Прозвучало слово “стенокардия”, и они с Анной вышли на кухню. О содержании разговора я узнал только по последующим действиям. На кухне стало тихо, и Анна осторожно, на цыпочках пробралась к моей кушетке. Дверного стука я не услышал, и, стало быть, врач оставался еще в квартире. “Дик, – почти шепотом выдохнула Анна, – доктор считает, что тебя… следует перевести в клинику. – Слез уже не было – она, вероятно, выплакала весь сегодняшний запас, и на щеках пролегли лишь мелкие бороздки – точь-в-точь канавки после дождя. – Приступ стенокардии. Само по себе… Но доктор говорит, – голос ее задрожал, и она присела на корточки у изголовья, – доктор говорит, что прослеживается предынфарктное состояние, и в любой момент… ниточка может лопнуть. Дик… Нужна срочная госпитализация. Он сказал, что лучше перестраховаться. Дома такие вещи не лечат. Тебя поместят в специальное отделение, окажут экстренную помощь…” Она замолчала, и мы услышали, как в коридоре ровно вращается диск телефона, – к вечеру он освободился. Наконец, трубку повесили, и под краном заплескалась вода – врач мыл руки… Анна всхлипнула и прильнула ко мне губами: “Я буду приезжать каждый день… Каждый день. Все обойдется. Ты поправишься, Дик…”

Наверное, она была права. Они и впрямь латали меня суровой ниткой. Но… инфаркта избежать не удалось. Он начался еще в машине – дикая вспышка боли, по сравнению с которой утренние злоключения казались детским лепетом; меня рвало, посинели руки. Я лежал, не в силах пошевелить и пальцем. Санитары на носилках втащили меня в палату под однотонные команды врача: “Быстрее! Быстрее! Осторожнее” И поехало… Гарри, вы здоровый человек, не приведи вам Господь когда-нибудь с этим столкнуться…». (В это мгновение я втайне почувствовал гордость за то, что мне и на самом деле не доводилось связываться с кардиологами. Тьфу-тьфу, конечно, – все под Богом ходим.) «Очнулся я только на третий день… от покалывания в руку. Сестра делала внутривенную инъекцию. Несколько врачей, стоявших рядом, закивали головами, о чем-то вполголоса зашептались. От группы отделился довольно пожилой грузноватый человек в белом халате и сел на табуретку. “Ну-с, здравствуйте, Дик, – улыбнулся он. – Поздравляю с воскрешением. Признаться, оно далось нам нелегко. С помощью электрофореза мы немного подправили ваш сердечный ритм. Но не буду впустую успокаивать – положение очень и очень серьезное. Не исключены рецидивы. Врожденные слабости соединились с благоприобретенной неврастенией и вкупе дали редкостный плод. Ваша жена тут буквально скребется под дверьми, но мы ее, конечно, не пускаем. Кстати, это не ее работа?” – “Ну, доктор, что вы? – одними губами возразил я. – Что вы? Она у меня чудо…” “А-а, – кивнул он, – значит, до нее потрудились. И скажу вам: на славу. Уж если строфантин еле в чувство привел… Ну, полегчало – и слава Богу… Звонил ваш отец – справлялся о здоровье, очень беспокоился, даже заикался. Ваша фамилия – Грайс. Я вначале думал: совпадение. Ан нет! Сын Эдуарда Грайса, капитана 38-го пехотного полка, моего сослуживца. Сколько дорог пройдено вместе! Наша часть в сорок третьем году брала Милан, и мы шли впритык. Походный лазарет двигался прямо по следам артиллерийской батареи, которой командовал Эдуард. Господа, – обратился он к окружающим, – с отцом этого молодого человека мы прошагали добрую половину войны, а как-то раз в полевых условиях, в живописной долине – теперь я помню отчетливо – мне пришлось подшивать ему плечо: осколочное ранение. Отступавшие гансы отстреливались как сумасшедшие… Мы договорились с ним встретиться, пропустим по рюмочке в честь такого события. М-да. – Он снова внимательно посмотрел на меня. – Есть много общего… Кто бы мог подумать, что через тридцать лет мне доведется лечить сына Эдуарда? Чудеса! Воистину, мир тесен…” Окружающие улыбнулись, а врач встал, застегнул халат и, прощаясь, добавил: «Мы сделаем все возможное, мистер Грайс… Дик… Позвольте мне называть вас так. Строго выполняйте наши предписания. В случае чего – не стесняйтесь с просьбами. Моя фамилия Даннель, я – главный врач этой клиники…”