Сердце трубадура - [19]

А в замке Кастель тоже наступили тяжелые времена. Сентябрь выдался жаркий, как ему и подобает в предгорьях южных Пиренеев, однако в замке что-то казалось холодновато. А все потому, что эн Раймон начал подозревать.

…Барон Кастель вовсе не был дураком. Общий, так сказать, удельный вес его мозга, пожалуй, изрядно превышал Гийомовский; являлся барон и хорошим стратегом, и недурным политиком, и хитрым его тоже можно было назвать — в отличие от того же рыцаря из Кабестани, он умел притворяться. И это просто пришло ему наказание судьбы, что его сумел одурачить такой простак, как Гийом. Должно быть, Гийомова простота и помогла ему Раймона одурачить: тот и помыслить не мог, что человек с лицом, на котором любая его мысль просто-таки написана четкими буквами, может от него что-то скрывать. Серемонду же он просто не считал за человека, и зная ее страх перед ним, всегда считал, что уж жена-то ему во всем покорна, а иначе и быть не может… Гийома же барон не держал… не то что за человека — но за равного: этого светловолосого мальца он знал еще ребенком, и для него за последние пять лет в отношениях мало что изменилось. То, что этот Гийом, приятный мальчик и преданный оруженосец, вырос из подростка в юношу, его скорее забавляло, чем настораживало; как ни смешно, если бы не Серемонда, так переместившая у Гийома в голове точку восприятия самого себя, двоих мужчин и по сей день связывали бы очень взаимные, очень теплые чувства — примерно как отца и сына. Ревновать барон де Кастель мог только к равному; покажись на горизонте еще один Раймон — вот тому бы не избежать подозрительных взглядов!.. А Гийом… тут влияло все — и его возраст, и то, что он всегда был подопечным и облагодетельствованным, и даже то, что у Гийома такие смешные светлые волосы… Даже и сейчас, когда воздух слегка сгустился и потемнел в глазах у старого барона (пятьдесят три года — не шутка, в любом случае слишком поздно, чтобы пытаться изменить свой давно закостеневший характер!), даже и сейчас он не ревновал к Гийому, а скорее дивился, не понимал и приглядывался — неужели так может быть?..

Нет, он вовсе не ненавидел его. Если бы он и хотел кого-то наказать — так это Серемонду.

Так хорошие, но уже вконец запутавшиеся в себе и друг в друге люди ходили в темноте по запертой клетке и искали выхода, но не могли додуматься до единственной вещи, уместной в данном случае — позвать Того, Кто мог бы зажечь им свет.

…После дурацкой истории с платьем Элиас здорово наорал на своего дорогого Лучше-Всех. И тот, вопреки обыкновению, даже не отбрехивался — слушал и покаянно кивал, готовый принять все до одного советы. Он ловил на себе взгляды барона Раймона — в тот день и в несколько последующих дней, — и чуял недоброе. Что у того что-то вызревает в голове, некий плод, а когда он вызреет — ой-ой-ой, тогда уж держись!.. И никакая готовность пострадать за любовь не поможет… По правде говоря, такая готовность есть только у тех, кто не очень хорошо себе представляет страдание. А Гийом с его живым воображением страдание себе как-то раз представил — и зрелище получилось весьма неприятное.

Одно останавливало его от немедленного следования Элиасову совету — бежать на время из замка, из Русильона вообще — куда угодно, к арагонскому королю, который сам любит дам и в gai sаber весьма одарен, и бедняге-трубадуру всегда даст приют… Или куда угодно, в Тулузу, под защиту другого могущественного государя — графа Тулузского, которого тоже зовут Раймон, и который, между прочим, как поют трубадуры, по власти равен императору… Да на худой конец хоть к графу Руссильонскому, кажется, тоже, как водится на юге, Раймону — спрятаться среди всех этих Раймонов, затаиться, залечь на дно и переждать, переждать, переждать… Останавливало одно — Серемонда.

Улучив-таки минутку с нею поговорить, Гийом предложил ей удрать. Она, конечно, отказалась. Бежать? Куда? А главное, откуда — из собственного замка, от власти и богатства, дарованных положением — опозоренным, изгнанным, нищим (да, Гийомчик, у тебя же ни гроша за душой, кроме того, что платит тебе за службу твой сеньор…) Может, даже стать парой жонглеров и бродить по дорогам, зарабатывая на хлеб песенками и шутками, ночуя на постоялых дворах рядом с вшивыми, похотливыми вилланами, или униженно просить ночлега в жалких замках вроде Агнессиного Льета — за пару песенок да историю о скитаниях бедного рыцаря и его госпожи?.. Нет, такая жизнь не для Серемонды, блистательной госпожи де Кастель. Тем более сейчас, когда она только-только почувствовала себя счастливой и богатой — здесь, на своей земле, в своих владениях…

А вся причина в том, повторю я с глубокой печалью, что эн Раймон очень хорошо умел притворяться. И еще одно — он был не быстрый, вроде Гийома, а медленный человек. И как раз тогда, когда вассал бы отгорел и перестал думать над происходящим, сеньор дошел от стадии размышления до стадии действий. Да, через три недели, в середине жаркого сентября, как раз в тот день, как Гийом уже перестал опасаться.

…- Гийом, дурачина, тебе говорю — уезжай!.. Каждый день на счету…