Сердце просит счастья - [39]

– Есть хочешь? – спросил ребенка отец.

– Хочу! – звонко отрапортовал Петька.

– Сейчас закажем что-нибудь…

– А может, не надо заказывать, – остановила Андрея Мира. – Мой дом совсем рядом. А я вчера пирог испекла с капустой и грибами, и компот есть, и картофельные зразы тоже с грибами.

– Хочу картофельные зразы!! – заголосил радостно Петька, подскакивая на коленях у отца.

– Похоже, что мы согласны, – усмехнулся Барташов.

– Тогда вперед, – призвала их к движению Мира.

Петька заснул, не доев пирог, кусок которого так и держал в одной ручке, другой обнимая стакан с компотом, стоявший перед ним, когда его головка бессильно опустилась на стол.

– Готов, боец, – усмехнулся Андрей и посмотрел на Миру, спросив с сомнением: – Ну, что, мы поедем, наверное?

– Давайте его уложим в мою кровать, – предложила Мира. – Пусть там поспит пока. А вы, никуда не спеша, спокойно посидите, отдохнете и поужинаете.

– С удовольствием, – согласился с таким планом Барташов и пожаловался: – «Никуда не спеша» это вы даже представить себе не можете, с каким удовольствием.

Уложив Петьку, они, не сговариваясь, постояли, глядя на мирно спящего малыша, такого замечательного и милого в своем младенческом сне, тихо вышли из комнаты и вернулись в кухню.

Мира разогрела порцию зраз и кусок пирога, заварила свежий чай и выставила все это на стол.

Сели. И теперь уже спокойно, только сейчас ощутив в полной мере, насколько умаялись за суматошный день, без суеты и торопливости, где-то даже лениво, они ужинали и беседовали.

– Вы такие молодцы, что укладываете Петеньку рано спать, – похвалила Мира.

– Да это все мама. Она же всю жизнь проработала преподавателем русского языка и литературы, еще той, старой школы и закалки. Она считает, что разрешать детям бодрствовать и играть до ночи – это преступление, за которое родителей следовало бы наказывать.

– Как и давать им электронные приборы и гаджеты? – улыбнулась Мира.

– А это вообще запрет запретов, – хмыкнул Барташов.

– Мне кажется, это неоднозначная проблема, – высказала свою точку зрения Мира. – Никуда ведь не деться, дети живут в современном мире и в его реалиях, значит, им придется его осваивать. Хотя это все очень спорно и до конца не изучено.

– Вот именно. Мама считает, что пофиг на современность, детский разум настолько гибок, что освоит он всю эту фигню мгновенно, а потому и незачем с раннего детства обучать малышей и забивать мусором их головы. К тому же, скажем, к Петькиным семи годам будет новое поколение гаджетов, с новыми инновациями и наворотами. Гораздо более упрощенными для пользования, и зачем тогда ему осваивать сегодняшние модели.

– И вы с этой теорией согласны?

– Я на распутье, – усмехнулся Барташов. – Но поскольку воспитывает его и занимается им мама, то предоставляю ей в этом деле карт-бланш. Тем более, если судить по мне, у нее это неплохо получается. – И перевел «стрелки» на девушку: – У вас ведь тоже, Мира, как я успел заметить, с детьми очень здорово выходит общаться, вы с ними замечательно ладите.

– Я? – удивилась Мира и позволила себе признание: – Вот уж нет. Я абсолютно уверена, что они умнее меня и заняты только тем, что проверяют, насколько можно «продавить» эту тетку в манипулировании ею. И не только меня, а любого взрослого. Поэтому я стараюсь держаться от детей на расстоянии, с куколками перед ними поиграла, и хватит.

– А как же Петька? – сильно подивился такому признанию Барташов.

– Петя-я… – задумчиво протянула Мира. – Это совсем другое.

– Что? – посмотрел он на нее внимательным, изучающим взглядом.

– Не знаю, – глядя Андрею в глаза, призналась Мира. – Сама не знаю.

– Объясните, что вы чувствуете. – Он смотрел на нее внимательно, став в момент сосредоточенным, настороженным.

– Это трудно, Андрей Алексеевич, – снова обратилась к нему с отчеством Мира. – Я и себе-то этого объяснить не могу, а уж другим… И, честно говоря… а, да ладно, – резко выскочила она из той зыбкой, неожиданно возникшей между ними атмосферы откровенности.

И закрылась. Он это не просто увидел, а прямо-таки почувствовал, как будто что-то захлопнулось, закрылось у нее внутри. И противостоял ее отступлению:

– Вы на меня все еще обижаетесь за то, что я тогда наговорил вам на пляже, Мира? – осторожно, проникновенно понизив голос, спросил он.

Она молчала. Молчала и смотрела на него в упор, что-то непростое решая про себя. Барташов не торопил, ждал, неосознанно затаив дыхание, чувствуя каким-то наитием странную важность этого момента, словно они подошли к чему-то значимому, переломному.

И смотрел на нее, смотрел.

И уловил, ощутил, когда она решилась…

– Нет, – чуть вздохнув, ответила девушка, не отводя глаз от его прямого взгляда. – Я не держу на вас обиды. Мне думается, что в чем-то вы были правы, и это задевает меня сильнее, чем я могла бы представить. Наверное, да, в какой-то мере я ревную Петю к его матери. Мне непонятна природа моего отношения к Петеньке и тех сильных чувств, что я испытываю к этому ребенку. Он для меня… – она покрутила рукой, подбирая определение – …родная душа, что ли. Это что-то… – она снова запнулась и постучала себя пальцами по груди у сердца, – …очень глубокое, сильное, личное. Я не понимаю, как это произошло и почему так, и это меня до сих пор обескураживает и, наверное, немного пугает.