Сердце прощает - [5]

По тракту продолжали проходить воинские части. В ясные дни на востокпролетали самолеты. У Марфы холодело в груди от их натужного прерывистогогула, перед глазами вставали искореженные вагоны, неподвижныеизуродованные тела погибших.

Через неделю после сходки Сидора Еремина вызвали в немецкуюкомендатуру и стали допытываться, почему он, старшина колхоза, разделил накорню хлеб между крестьянами? Кто дал ему на это право? Почему он неподготовил хлеб для сдачи германскому командованию?

— Не я один, сообща решили, — отвечал Сидор и пожимал плечами с такимвидом, будто хотел сказать: «Откуда мы знали, что у Германии нет хлеба?Она же богата, сильна... неужто нуждается в наших подачках?»

Сидора строго предупредили, что весь оставшийся на корню урожайдолжен быть убран сообща и до единого зерна сдан германским властям; еслиже он, Сидор Еремин, еще раз проявит неуважение к приказам немецкогокомандования — будет расстрелян.

В тот же день в село Кирсаново прибыл чиновник районнойсельскохозяйственной управы Чапинский в сопровождении четырех солдат.Высокий, лысый, с аккуратно подстриженной черной бородой, похожий надореволюционного приказчика или волостного писаря, Чапинский собралколхозников на сход и объявил решение военного коменданта об уборке хлеба.

Марфа слушала его и возмущалась в душе: «Как же так, хлеб-то наш, аесть его будут они, немцы? Мы что же, теперь должны умирать с голоду?»

Чапинский, словно читая мысли Марфы, сказал с угрозой:

— Предупреждаю, не вздумайте хитрить и растаскивать хлеб! Заневыполнение приказа будете отвечать головой! Да, да, мы не остановимся ниперед чем...

— Лучше бы спалить к чертовой матери весь этот урожай, чем убирать икормить им насильников, — пробурчал себе под нос Сидор Еремин.

Виктор, стоявший рядом, спросил шепотом:

— Как ты сказал, Сидор Петрович?

— Говорю, грозой бы, что ли, или ураганом... — повторил Еремин.

— Это бы здорово! — сказал Виктор.

— Вам все понятно? — возвысил голос Чапинский.

Никто ему не ответил, а он упоенно продолжал:

— Вот и хорошо. И еще одно имею сообщить. Вашего председателя Ереминауправа освобождает от обязанностей старшины сельхозпредприятия, или,по-вашему, колхоза. За самовольный раздел хлеба он по германским законамвоенного времени подлежит расстрелу, однако господин военный комендантсчел возможным великодушно оставить его пока в качестве заложника номеродин. — Чапинский косо бросил взгляд в сторону Сидора и медленно,отчетливо добавил: — Господин военный комендант назначил старостой в вашудеревню Якова Буробина. Вы его знаете, это ваш человек, — и он указалрукой на щуплого мужичка с маленькими бесцветно-водянистыми глазами.

Яков вышел вперед, снял старый картуз с блестящим лакированнымкозырьком и поклонился присутствующим.

Марфа с недобрым любопытством уставилась на него.

— Ну, чего впилась, аль не узнаешь? — не выдержав ее взгляда, сказалЯков.

— Как не узнаю, Яков Ефимович, ты же наш, местный!

— Ну, то-то, и не пяль глазищи, я ведь не какая-нибудь заморскаяптаха. — И, входя в свою новую роль хозяина селения и обращаясь уже ковсем, заявил с неожиданными властными нотками в голосе: — Слышали всегосподина Чапинского? Это приказ боевой, военный, по указанию фюрера.Завтра чем свет за работу. Пять пудов на каждого человека — вот норма.Принимать зерно буду лично сам. Понятно?

И опять собрание ответило гробовым молчанием.

— Ну, вот и прекрасно... А теперь — марш по домам! — скомандовалЧапинский.

* * *

Была уже полночь, а Борис Простудин все ворочался с боку на бок впостели и никак не мог заснуть. «Фашисты грабят страну, превращают нас врабочий скот. И почему я должен на них работать? — с возмущением думалон. — Вот подберу себе надежных ребят и уйду в лес, буду воевать.Интересно, как посмотрит на это комсорг? Надо сейчас же выяснить...» Онсоскочил с кровати и начал быстро одеваться.

— Ты куда? — спросил со своего места дед.

— Спи, дедушка, спи. Я на минутку к Вале Скобцовой, — ответил Борис итут же скрылся за дверью.

Разбуженная резким стуком, Валя мигом подлетела к окну.

— И какому это бесу не спится ночами? — не поднимаясь с кровати,проворчала ее мать.

Стук повторился.

— Кто там? — спросила Валя.

— Это я, Борька.

— Безумный, и надо же так напугать! — раскрывая окно, сказала Валя. —Что случилось?

— А ты разве не знаешь? Приказано завтра убирать хлеб и сдавать егонемцам. Нам надо что-то делать.

— Ты просто сумасшедший. Об этом можно бы посоветоваться и завтра, необязательно ночью.

— Есть у меня одна думка. Я считаю, оставаться в деревне сейчасвообще нельзя... Хочу уйти в лес.

— Один?

— Почему один? Найдутся и другие.

— Без всякой подготовки разве можно? Горячишься ты, Боря. В лес уйтине трудно, но будет ли толк?

— А здесь сидеть какой толк? Чего ждать и сколько ждать? Я давно ужеготовлюсь, накапливаю оружие. Два раза ходил в Кукаринский лес, где шлибои. Удалось подобрать три винтовки, пистолет, несколько гранат, ящикпатронов. Это что-нибудь да значит?

— А ты не врешь? — обрадованно спросила Валя.

— Странно! Не буду же я тебе креститься.

— Молодец, Борька, это просто здорово! Завтра же я посоветуюсь сребятами.