Сердце принца-ворона - [20]

Глаза начинает щипать, и по щеке стекает одинокая слезинка. К счастью, на лице нет косметики и можно не опасаться испортить макияж.

– Почему? – слетает с губ непрошеное слово.

Мачеха скрепляет волосы очередной шпилькой, и я вдруг вскрикиваю, ощутив, как металлический кончик царапает кожу головы.

– А ты не знаешь? Ты свела в могилу собственного отца.

От ее слов пересыхает в горле, и мне становится трудно дышать. По щеке скатывается еще одна слеза. Она права. Я виновата во всем, что произошло.

Мачеха вдруг грубо толкает меня в плечо. Я спотыкаюсь, но быстро вновь обретаю равновесие.

– Ты, будто заноза, мешала нашему браку! А теперь каждый день маячишь у меня перед глазами. – Дрожа, я поворачиваюсь к ней лицом, ощущая на затылке холодные капли пота. – Пока была возможность, мне стоило отдать тебя в приют. Я бы избавила себя от трех лет несчастий.

Я застываю. Не потому, что ее слова ранят. Просто они насквозь лживы. И я цепляюсь за них, вызывая в себе гнев, способный заглушить стыд и печаль.

– Вы заставили меня остаться, – цежу я сквозь зубы. – Умоляли жить с вами.

Она широко распахивает глаза.

– Я не умоляла.

– Или, лучше сказать, воздействовали?

– Ты неблагодарная, дрянная девчонка! Где бы ты оказалась, если б не жила со мной последние три года?

Я лишь качаю головой, не торопясь отвечать. Именно мачеха заставила меня остаться, потащила к посреднику и убедила заключить принудительную сделку. В противном случае я жила бы именно там, где хотела, – подальше от Коулманов, предоставленная самой себе. Вероятно, гастролировала бы с труппой музыкантов. Впрочем, этим я и займусь, когда все закончится.

Но в то время я была слепа и слишком уязвима, а слова миссис Коулман казались искренними. И мне хватило глупости им поверить.

«Я обещала твоему отцу, что позабочусь о тебе. Но смогу сдержать слово лишь при одном условии – если ты заключишь сделку остаться со мной. Подари мне душевное спокойствие, чтобы выполнить обещание. Ты виновата, что он умер, Эмбер. Ты столько всего натворила и так много отняла у нас. Так что это меньшее, что ты можешь для нас сделать. Ты плохая девочка, опасная. Да ты и сама знаешь. Рядом с тобой должен быть тот, кто будет тебя направлять. И сможет подчинить».

Отчасти мачеха говорила правду. Я плохая, опасная и виновна в смерти отца, вот только об истинных своих мотивах она даже не заикнулась. Однако я прислушалась к ее словам и едва ли хоть на миг задумалась об этом прежде, чем нашу сделку скрепили официально.

«Пока тебе не исполнится девятнадцать, ты будешь жить под моей крышей и находиться на моем попечении. И станешь подчиняться мне. Ты согласна?»

«Да».

Мачеха подходит на шаг ближе, растянув губы в усмешке, больше похожей на оскал.

– Я три года содержала тебя, проявляла заботу. Давала крышу над головой, позволяла играть отвратительную музыку. И как ты платишь…

С губ срывается мрачный смешок.

– Думаете, я не знаю?

– Чего именно? – фыркает она.

– Вы обманом вынудили меня заключить сделку. И вовсе не для того, чтобы обо мне заботиться. Все дело в деньгах. И в завещании отца. Думали, я никогда не узнаю? – По венам струится гнев, и меня начинает трясти. Я стискиваю кулаки и прижимаю их к бокам, чтобы не дрожали.

Миссис Коулман складывает руки на талии, на губах ее возникает надменная улыбка.

– Не понимаю, о чем ты.

– О вашем содержании. Каждый месяц вам платят за меня две тысячи лунных камушков, – поясняю я.

Согласно завещанию отца, до моего девятнадцатилетия она получает щедрые выплаты на мое содержание. Конечно, если я остаюсь под ее опекой. После дня рождения я смогу заявить права на наследство и жить, где мне вздумается. Платить ли дальше мачехе, буду решать лишь я сама. Но она не подозревает, что я задумала. После того как отдам все наследство на благотворительность, ни ей, ни мне никогда не увидеть этих денег.

Мачеха даже не выглядит пристыженной. Похоже, скорее удивлена.

– Как ты узнала?

– Порой весьма полезно быть незаметной, – поясняю я. – Я случайно услышала, как вы изливали свои горести Имоджен.

У миссис Коулман вспыхивают щеки. Она резко отворачивается и подходит к прикроватному столику, где лежит серебряная маска. Взяв вещицу в руки, она произносит:

– Мне пришлось пойти на это ради девочек.

– Можно было просто меня попросить! – Голос дрожит от сдерживаемой ярости; мне хочется лишь кричать. – Попросить остаться, чтобы не лишать вас средств к существованию. И обращаться со мной, как с членом семьи.

Она вновь переводит взгляд на меня и резко делает шаг вперед, в ее движениях сквозит угроза.

– Ты не член семьи! И не смей говорить, что я не просила.

– Просили? Да вы просто-напросто повлияли на меня, чтобы заставить заключить сделку!

– Повлияла, как же! – Она медленно приближается ко мне, одаривая высокомерным взглядом. – Полагаешь, тебе тяжело? Но ты ничего не знаешь о боли. И не познала трудностей.

Я бы поспорила, учитывая, сколько вытерпела за последние годы от мачехи и сестер. Но в ответ лишь поджимаю губы. Не стоит даже и пытаться. Она ни за что не признает собственную низость. А я в ее глазах всегда буду злодейкой, которая заслуживает ненависти. И дело не в убийстве мужа. После его смерти мачеха даже не скрывала, что скорбит не по нему, а по его деньгам.