Сердце ночи - [9]

И вот вся теплая его кровать,

Слеза застлала взор, по телу дрожь…

В последний раз коротким поцелуем

Мы обменялись. Он подал мне нож,

Но я мучительно и сладостно волнуем,

Нож выронил — и вновь лобзанья, слезы.

Под дальний зов мечтательной свирели

Всходили мы по темным ступеням, —

Проходы, повороты, тесный храм,

Дыханьем полный ладана и розы.

Сияли свечи, ризы шелестели,

И радостно склонили мы колена.

Но дико заревела вдруг сирена,

Очнулся я на палубе. Рацею

Еще не кончил бритый адвокат

О том, что водка для народа яд,

Назвав Россию как бы вскользь своею,

И чисел тут привел почтенный ряд.

2. «Последние подняли судно волны…»

Последние подняли судно волны,

Машина стала, чинно мы сошли.

Серели ветхие строения вдали

Над чащей мелкорослой и безмолвной.

Все были молчаливы и покорны,

Был вверен чуждой воле каждый час.

Со звоном, я поднялся без усилья.

Послушники толпой проходят черной,

Везде кресты, скуфейки, грубых ряс

Подолы развеваются как крылья.

Окурен ладаном иконостас,

И сладко так стоять с надеждой робкой

В оцепененье, в чутком забытьи.

А вышел я — березы, воробьи,

Столы простые с нищею похлебкой.

Прибрежные отлогие холмы

Я посетил под лепеты прибоя.

И в легкой лодке он причалил стоя.

Сошлись так просто и спокойно мы.

Он был меня нежнее и моложе.

Как часто, позже, — он, бывало, спит,

Кровавый сжав в руке александрит, —

К нему склонялся тайно я на ложе.

Такому лику чужды страх и стыд!

Такие кудри и румяный рот

И щек овал бывают у кокоток!

Но карий взор и прям и дивно кроток,

И сладостно меня к нему влечет.

Какие дни настали и недели!

Он пел, а я садился за рояль,

И, как наполненный вином хрусталь,

Весельем песни чувственным звенели.

Мы посещали вместе рестораны,

Где вся богема до утра толклась,

Где знали все его, и полупьяный

Он часто мне рассказывал про Вас.

Вы кажетесь мне старой в двадцать два,

Хотя пленительно и гибко тело,

От Вас незримо прелесть отлетела,

В объятьях Вы вздыхаете едва, —

И необычным я горю огнем.

Он выпил Вашу легкость, Вашу радость,

Но тайная мне в Вас открылась сладость,

Слова, движенья — все твердит о нем!

Мы миновали остров Голодай,

На веслах я, он с песней на руле.

Прозрачный с небом слился моря край,

Без рябины, в немом и мертвом штиле.

Все спало на военном корабле;

Неслись на Стрелку лишь автомобили,

И вкрадчив был ночной бестенный май.

Он смолк, и я в безбрежности эфира,

Спиной к нему, высматривал Кронштадт.

Уж к северу продвинулся закат,

И стало вдруг невесело и сыро.

Я вспомнил годы книг и отреченья, —

Так редко посещал теперь я храм.

Поднялась глухо скорбь к моим устам,

Запретные узнавшим наслажденья.

Вдруг слабый плеск, и словно оборвалось

Во мне родное что-то: он исчез!

На финском берегу купался лес,

В воде эфирной таял неба край.

«Прощай» я крикнул. Тихо отозвалось

Мне эхом жалостным: прощай, прощай!

КОСМЕТИКА КОСМОСА

«Косметика космоса, ты…»

Косметика космоса, ты

Слоем золотистой пыли

Легла на обветшалые листы,

И ветер шелестит поблекшею бумагой.

Твои слова, как демоны сухие,

Застыли

За летаргическим стеклом.

Четыре стихии —

Воздух, огонь, земля, влага,

В едином множество, одно во всем,

И в мире, радостью объятом,

Дух проросший плоти разрушенье,

И как последнее освобожденье,

Все разложивший, неделимый атом,

Все течет, все мгновенно,

Души томленье в чуждом теле,

И ты, возврата круг блаженный,

Круг повторений, ритм бессменный, —

Вы истлели!

С прекрасного таинственного Лика

Вы сходите, вчерашние румяна,

Для новых игр, шелков, румян.

С зарею так царица Береника

Окутала кудрями звездный стан,

Роняя плащ, как роза, рдяный.

Ты шепчешь, Демон вечных изменений,

Пророча юность навсегда,

Открывши мне слепительное «да»

В лунных чарах скользких отражений,

В весеннем плене,

В расточенье без счета.

Не всем ли, радостью гонимым

В желанной пристани ворота,

Дано быть ясным и неутомимым?

<1917>

Завтра

Ио орана Хина!

Гоген

Хрупкая Хина, раковина луны,

Все корни зыби и покоя

В тебе блаженно сплетены.

Ты — гул набухшего прибоя

Из мрака льдистой глубины,

Ты — тамариск душистый рано,

Ты — гладкое, гибкое тело

В сонных объятьях моих,

И ты в кудрях цветок шафрана.

Я — твой незаемный, слепительно белый

Источник сиянья.

Твой сумрак душно, сладостно затих,

Тебе не остудить смертельного пыланья.

Оранжевой, лиловой, голубою

Радугой умирая,

Я завтра не вдохну чужое,

А ты будешь всегда купать золотистые члены

В маленьком озере у подножия Пайа,

Ничего не зная, ничего не помня.

Но что мне

Твои измены?

Завтра заря не моя — чужая,

Осиянней не будет,

Когда прохлада вздохами разбудит

Твоего попугая,

Над морем голубым и ясным:

Одно сегодня мы зовем прекрасным!

<1918>

Влажность

Бывает, Леты сладки нам долины,

Зачатий влажность, мертвенность и жуть.

В студеность вод и в лихорадку тины

Всю солнечность отрадно окунуть.

В бесплодье пыль пустынь томится жаждой,

Природа пламени суха, мертва,

Но ливнем облак пал, и в капле каждой

Рождаются живые существа.

Как все пленительно и томно в бане:

Горячий пар, бассейны и тела;

Из крана бьет струя, гремят лохани,

Стекают капли с потного стекла.

Порою отрока крылами тронет

Перед рассветом чуткий полусон.

Он в мути вод, захлебываясь, тонет,

А поутру и нежен и смущен.

<1916>

Сердце ночи

Ты ли, сердце, полное веселья,

Разбилось в кристаллы-комочки?

Все огнистей, осиянней