Сердце ночи - [3]

Тебе на все отвечу я.

Море

В сиянье нестерпимом

Все тает в синеве,

А полдень синим дымом

Клубится по траве.

О путь по жарким глыбам,

По выжженным холмам!

На мысе, за изгибом,

Белеет древний храм.

За старою больницей

Сверкнула моря сталь.

Там в сетях серебрится

У рыбаков кефаль,

И каждый камень — слиток

Воды, песка, огня.

И радостный избыток

Вливается в меня.

«Лодки сонной, лодки синей в синеву направив путь…»

Лодки сонной, лодки синей в синеву направив путь,

Опустить блаженно веки и плечом к плечу прильнуть.

Там, под нами, темный холод, с нами — солнце, зной и блеск,

Нежный лепет, легкий шорох, плоских весел звучный всплеск.

В легкой лодке, в лодке синей все забудь и не грусти.

Улыбнись прозрачным струям, в воду руки опусти.

Небо сине, волны сини, сладко синим сном уснуть.

Нас уносит легким ветром…Улыбнись, усни, забудь.

«По матовости плеч, по смуглой коже ног…»

По матовости плеч, по смуглой коже ног,

В бриллиантах просверкав, истомно солнце рдело.

Она приподнялась и сыпала песок,

Горячий, золотой, — песком лаская тело.

И вдруг, развеяв лень, упруго, как стрела, —

Чуть звякнул амулет, чуть промелькнула шея, —

Вскочила и, смеясь, вся в брызгах, поплыла.

А волны плещутся, блестя и голубея.

«Зарею, сонная колен истома…»

Зарею, сонная колен истома

И смех и робость — все знакомо.

Стоять и медлить, руки заломив,

Смотря на лаковый залив.

И ринуться с мостков, и нежить тело,

Чтоб кожа чуть порозовела,

И плыть и плыть, плечом взрезая гладь,

И руки к солнцу поднимать.

«Смеясь, плывет с чрезмерно бурным шумом…»

Смеясь, плывет с чрезмерно бурным шумом,

А тело черным схвачено костюмом.

В прозрачности мельканье стройных ног

И зеленеющий на дне песок.

Ах, та ж волна к нам льнет, и подымает,

И, захлестнув, блаженно опускает.

Как под одним мы греемся плащом,

И сладко рядом плыть — плечо с плечом.

«С веранды в синь слепящей глади…»

С веранды в синь слепящей глади

Ты смотришь, щурясь, хохоча,

И в кружевном твоем наряде

Сквозит изнеженность плеча.

Зной утра. Над водой — ни ветра.

В лиловых дымах контур гор.

Что заказать? Вина St-Pietro

И наш излюбленный рокфор!

Ты жадно пьешь. Смотрю, ревнуя,

И ревность глупую тая:

«Ужель свежее поцелуя

Стакана льдистые края?»

«Жара. Иду в купальни…»

Жара. Иду в купальни

С лохматой простыней.

Открылся берег дальний

И дачи подо мной.

Искрится зыбью вспышек

Рассыпчатый песок.

Повел приготовишек

Купаться педагог.

В тени за самоваром

Хозяйка киснет. Лень.

И ярким пеньюаром

Оттенена сирень.

Ни паруса, ни птицы,

Лишь в сонной лодке зонт.

И золотом курится

Лазурный горизонт.

«Только первая рюмка Кианти…»

Только первая рюмка Кианти,

Только первый вдохнуть поцелуй, —

А потом недоступною станьте

И прозрачней полуденных струй.

Только поверху море нагрето.

Разве нужен томительный хмель

И горячее, пьяное лето

В этот вкрадчиво нежный Апрель?

«В знойный день у синих вод на камне я лежал…»

В знойный день у синих вод на камне я лежал,

И слизнул меня, нахлынув, мутно-теплый вал,

Выплыв, я не знал, что было: сладость или боль?

На губах моих еще пылала горько соль.

Нежной пеной розовели гладкие пески.

Как шиповники, алели в пенной мгле соски.

Я закрыл глаза пред нею в страхе, и Она

Пролилась мне в тело телом, длительно нежна.

И ушла по горным склонам. Сердце пронзено,

Отозвалось только стоном ей вослед оно.

Заря. Рондо

Не теплой негой стана,

Не ласкою колен,

Истомная нирвана

Меня замкнула в плен, —

Меня замкнула в плен

Из льдистого стакана

Легчайшею из пен, —

Не теплой негой стана.

Не теплой негой стана,

Не пением сирен

Над зыбью океана,

Не ласкою колен, —

Не ласкою колен,

Надушенных так пряно,

Вливалась в сети вен

Истомная нирвана.

Истомная нирвана

Прозрачно-синих стен,

Окрасившись багряно,

Меня замкнула в плен.

Прогулка

Горный город, белый и зеленый,

Облепивший теневые склоны.

Виноградник на холме прибрежном,

Волны подымают лодку нежно.

На пути обратном берега во мраке.

Блики звезд. Тревожные собаки.

Свежий запах сырости и соли

И цветущих сладостно магнолий.

Воспоминание

Белел во мраке мягкий снег

В тенистых впадинах обрыва,

И волн размеренный набег

Лизал пески неторопливо.

Безветренная тишина!

Лишь бальной туфельки шуршанье.

И красной выплыла луна,

Позолотив глухое зданье.

Мы так стояли у перил,

И пахло морем и духами.

В санях я нежности не скрыл,

Ее укутавши мехами.

«Что б ни случилося, душою не смутись…»

Ю. Оксману

Что б ни случилося, душою не смутись.

Спокоен, строг, смотри в яснеющую высь.

Ты книгу отложил, безмолвен у окна.

Сквозь узкое окно окрестность вдаль видна.

За рощею сквозной уже стада пылят.

Среди стволов берез малиновый закат

Овеян свежестью. Тебе давно знаком

И глинистый обрыв, и тускло-серый дом.

И в деревушке, там, в лощине за рекой

Лохмотья и возня с гармоникой, тоской.

Ты не печалишься. Твоя душа ясна.

В ней золотится мир и неба глубина.

Сквозь узкое окно долина и стада,

И ветерок с реки, и первая звезда.

«Заплатано тряпкой окошко…»

Заплатано тряпкой окошко,

Невыметен двор и пуст.

В траве разлагается кошка.

Запылен чахлый куст.

Душный полдень. Звонко

Где-то точат косу.

Кричит сизоворонка

В осиновом редком лесу.

В канаве два красных цветочка.

Кузнечик. Синь небес…

Прошла помещица-дочка

С лорнетом и книжкой в лес.

Идиллия

Ботинки густо запылились,

Но сельской негой дышит грудь.