Сердце ночи - [14]

Убьем: долг, нежность, отчаянье, страсть.

Все ниже и ниже должны мы упасть.

Нам жутко и сладко. Потушим огни.

В разгромленном мире теперь мы одни.

<1923>

Успех

Как нелегко рукою хрупкой

Схватить фортуны колесо!

То счастье мне шуршало юбкой,

Нахлынув ливнем в парк Монсо.

Все пред грозою побежало:

Подростки, няньки, сторожа.

Но сердце пело и сияло,

В избытке радости дрожа.

Какая легкая свобода

Звездою денежной течет

По небу банковского свода:

Презренный и блаженный счет!

Жизнь — лотерея. Номер вышел,

Пьянит нулей шипучий хмель.

Взорвался, грохнул гром по крыше,

Как бесшабашная шрапнель.

<1923>

Путешествие в Италию

Дым паровозов мне мил, как весна.

Летим вдоль Сены, заря ясна.

Я опускаю широкое стекло.

На том берегу сады Фонтенбло.

Первые звезды, первые огни.

Затихни, сердце, не бейся, усни.

Наутро Модана — только б дожить.

Раскрыл газету, но нет, лучше пить.

Иду в сияющий вагон-ресторан,

Иду обратно, воздушен и пьян.

Версингеторикс. Утренний чай.

Франции нежной земля, прощай!

<1923>

Порто Венере

Тот полдень в памяти не стерт,

Когда, оставив пальмы парка

И сьесту Специи нежаркой,

Мы плыли на Венерин порт.

Проливы, заводи, отроги

Холмистых выжженных пустынь,

Дрожащих далей зной и синь

И щебень вьющейся дороги.

Ты помнишь гладких скал откос,

Развалин плиты и площадки,

Грот неуютный, отдых сладкий

И на кладбище рыжих коз?

Цепь лестниц легких и счастливых,

Из смуглых рук воды стакан,

Над морем белый ресторан

И стаю рыб внизу пугливых?

Как мы на катер заспешили,

Канат отвязан, рев, толчок.

Уж в колыханье винной пыли

Тускнел рыбачий островок.

Нам пленную прорезал тень

Маяк планеты, суеверен.

Проходит все. Но был Венерин

Тот пестрый и бездомный день.

<1923>

Лунгарно

Пред завтраком толпа пестрит

Вдоль Арно, медленной прогулкой

Весенний будит аппетит,

И полдень встречен пушкой гулкой.

Февральский воздух свеж и прян,

Рука рукой у локтя сжата.

Жужжа, слетает звон кампан

С холмов зеленых Сан Миниато.

Куда мы денемся с тобой?

В твоей петлице вянет роза,

И ослепляет синевой

Оснеженная Вальомброза.

<1920>

Палаццо Веккио

Поставив сбоку башню Синьории,

Прозрел Арнольфо дерзкий идеал,

Прекрасного нарушил симметрию

И новый зодчества канон создал.

Под аркой лоджии Персей Челлини

Лоснится медно, выхолен и пуст,

И мрамор групп в изломе сытых линий

Сближением разбужен наших уст.

Лишь то, что неожиданно, нам сладко.

Из-за палаццо выплыла луна.

Не все в любви, как этот мрамор, гладко,

Но, безрассудная, милей она.

Не симметрично любим мы и зыбко:

Сближенья нежные после обид.

Но бледная пьянит мой дух улыбка,

И сердце, счастья полное, дрожит.

<1924>

Флоренция

Молитв Беато, трепетных икон,

И рук и крыльев, онемевших свято,

Пыланьем вечер золотой сожжен,

И в огненной пыли полота заката

Дрожит и рдеет серебристый звон.

Над гущей улиц тенистой и сжатой

Созвучьем легких башен повторен

Дух нежности пронзенной и крылатой

Молитв Беато.

Мелеет день, но мглистый медлит сон.

В прозрачности холмов голубоватой

Проходит хор бесполых, кротких жен,

Припухлых, розовых и тепловатых.

И тайной прелести исполнен он

Молитв Беато.

<1920>

«Я не пишу теперь стихов беспечных…»

Я не пишу теперь стихов беспечных.

Не разрешив практических задач

И отложивши ряд ненужных вечных,

Бездумно я брожу в прохладе дач,

В тени садов приморских и приречных.

На розовом песке играю в мяч

У Адриатики зелено-млечной.

Оранжев парус, ветра вздох горяч.

Я не пишу.

Мне странным кажется притворный плач,

Ужимки лирики и чувств увечных

И вывих разложений бесконечных.

И чтобы рифма утлая без встречных

Не рвалась по волне за лодкой вскачь,

Я не пишу.

<1920>

Венеция

О незнакомые салоны,

Куда вас вводят первый раз!

Из всех углов тайком влюблено

Косится на хозяйку глаз.

Дымится кофе, лампы глухо

Горят меж чашек и гвоздик,

И друг нашептывает в ухо

Чуть переперченный дневник.

Ах, в сердце жизни есть запасы,

Остроты рвутся с языка,

А геммы, кружева, атласы

Кружат мне голову слегка.

Окно раскрыто на каналы,

Дрожит бродячий гондол свет,

И баркароле запоздалой

Гитары вторит жаркий бред.

Чудесно все, что незнакомо,

В любви мы любим узнавать.

И трепет пальцев, жар, истома

Привычкою не могут стать.

Взгляд любопытный не устанет

В чужих глазах искать до дна,

И рот целованный не вянет,

Лишь обновляясь, как луна.

<1920>

«Голубки Марка, вечер осиян…»

Голубки Марка, вечер осиян,

С кампаной слился робко вальс под аркой.

Ложится солнце в сеть каналов жарко.

Окрай лагуны плоской сиз и рдян.

Насмешница, и ты — голубка Марка.

Все тот же он — задор венециан,

Дворцов линялых плесень, рис, пулярка,

Абат-атей, родосского стакан,

Голубки Марка.

Но полночь уж. Сгорели без огарка

Гитары, маски, жирный лоск румян,

Вся в пестрых платьях золотая барка.

Стал шалью черной радужный тюльпан.

Но рокот ваш как радостный пеан,

Голубки Марка!

<1920>

Байрон в Венеции

Кто так надменно, так покорно,

Так упоительно любя,

Сквозь гамму ласк и примирений,

Обид и долгих опьянений,

Тереза, нежный, хищный, вздорный,

Другой кто мог вести тебя?

Где блеск другой, на мой похожий?

Мой хмель и жар, моя любовь

Создали профиль злой камеи,

И эти локоны у шеи,

И мушку в матовости кожи,

И чуть приподнятую бровь.

<1927>

«Густое черное вино…»

Густое черное вино

Прилило к щекам терпким жаром.

Мне ненавистно казино,

Скитание по ярким барам.