Сердце не камень - [37]

Когда я говорю "за стеклом"… Но нет! Намного хуже! Мы погружены во все это. Они проходят у нас под рукой, касаются нас, стреляют в нас глазами, покачивают задом везде: на работе, в ресторане, за окошечком, в больнице, — ах, медсестрички, без ничего под белым халатом! — в метро, в самолете, — ах, стюардессы! — по телику… Попробуй подумай о чем-либо другом! А тот, кто утверждает обратное, просто великий лицемер. Это танталовы муки, это ад.

И это рай. Мечты, расцветающие благодаря им. Атмосфера вокруг. Ощущение, что "все возможно", даже если это неправда! Непрерывная готовность к эрекции, которая делает из нас султанов в гареме, огромном как мир! Есть фрустрация, но также есть и экстаз, который торжествует победу! Я уверен, что каждая знает, что мы раздеваем ее мысленно, и это волнует их в соответствующем месте в виде эха на нашу эмоцию. Вагон метро в час пик — какой превосходный концентрат перекрестных желаний!

Но в таком случае, спрашиваю я себя, почему именно Элоди? Всего лишь одна из двух (с половиной!) миллиардов. Почему? Поди знай… Она оказалась здесь. Как раз одна из двух с чем-то миллиардов оказалась здесь. Я ее заметил, я замечаю их всех. То, чем обладала она, у другой было бы тоже, но по-другому. Но дело в том, что у Элоди оно именно такое, и на этом я построил свою химеру. Конечно, тут сыграл свою роль полумрак, скулы под огромными очками, — я без ума от интеллектуалок в очках! — ноги, смутная белизна которых намекала на прекрасные очертания, которые я продолжил в своем воображении и завершил стройным силуэтом, снабженным всем необходимым… Конечно, чем меньше видишь, тем больше представляешь… Я дал волю воображению, подобно ученику колледжа, мечтающему о своей преподавательнице, как ее собственные ученики мечтают о ней, я возвысил ее, я построил недоступный миф на основании мечты, но не покоится ли всякая любовь на иллюзии, ставшей наваждением?

Итак, свершилось. Элоди и я, да. Мне не пришлось губить чужие жизни, я не посеял ни позора, ни отчаяния.

Однажды во вторник, когда она уже уходила, я спросил у нее:

— Что вы делаете по средам?

— О, кучу всего! Я посещаю выставки. К вашему сведению, я записалась в Общество друзей Лувра. Хожу в кино, к букинистам, на блошиный рынок. Обожаю рыться в вещах. Я готовлюсь к занятиям. Делаю покупки на неделю. Убираю квартиру… Куча всего.

— Убиваете время, в общем.

— Вовсе нет! Мне нравится то, что я делаю, по одной причине: я делаю только то, что мне нравится. Я ужасно боюсь скуки, когда мне скучно, меня охватывает паника. К счастью, меня многое интересует, даже увлекает. Еще совсем недавно я водила сына гулять в лес, или в поход, или на прогулку верхом. А теперь он вырос. Он занимается спортом со своими друзьями.

— Значит, с прогулками в лес покончено?

— Вовсе нет. Я нуждаюсь в ходьбе, в движении, в чистом воздухе. А потом, я люблю деревья, траву, воду, птиц, все это… Правда, это случается все реже и реже.

— Одной не так интересно.

— Да. Надо себя заставлять оторваться от рутины, преодолеть искушение ничегонеделания…

Разговор угасает. Я не знаю, что еще сказать. Или, скорее, я не знаю, какую еще банальность изречь, чтобы умолчать о том, о чем мне смертельно хочется сказать. При одной мысли отважиться на это у меня начинает колотиться сердце… Она тоже молчит, вполне возможно, она тоже понимает, какой могла бы оказаться следующая реплика, и, может быть, она ее и ждет, эту реплику, и, может быть, черт подери, у нее тоже сердце колотится… Когда молчание становится тягостным, она протя­гивает мне руку и говорит:

— Ну что ж…

Я прерываю ее:

— -Нет!

— Простите?

— Нет, Элоди! Только не "до свидания, всего хорошего, до четверга" и все остальное.

Она смотрит мне прямо в глаза. Она улыбается. Она говорит:

— Тогда что же?

Будь что будет, я выпаливаю:

— Элоди, сводите меня в лес погулять.

Она продолжает смотреть на меня, покусывая губу, встряхивает головой, решается:

— Хорошо.

Ее голос дрогнул, о, едва заметно. Губы тоже слегка дрожат…

Что бы ни произошло потом, ни одно из наших мгновений не будет драгоценнее этой минуты. Само напряжение любви сконцентрировано в этом невероятном моменте, когда ты решился, а она согласилась, когда ты узнал наконец, что тебя ждали так же сильно, как ждал ты сам.

Я зашел за ней домой. Она назначила ровно на девять часов и попросила не опаздывать. Для меня это совсем нетрудно, я совсем не спал, это можно было предвидеть. Я решился, решился. И получилось… Короче, все, что себе говорят в таких случаях. Я был так возбужден, что хотел поведать обо всем Женевьеве, но она вернулась очень поздно, уже но­чью, и принесла что-то, пронзительно мяукающее в два голоса, а она отвечала с такой любовью, что я не посмел нарушить церемонию усыновления. Два брошенных котенка — это не совпадало с моей темой. Поэтому о своем счастье я рассказывал сам себе.

Старинный дом скромного-стиля-хорошего-вкуса на относительно спокойной улице квартала дез Эколь. Легко вообразить, что в доме именно такого типа живут один над другим, горизонтальными слоями преподаватели, окруженные полками, прогибающимися под грузом книг. Она как раз вышла, когда я переходил улицу. Можно подумать, что она меня подстерегала у окна. Она сразу же объяснила: