Сердце Мириаля - [66]

— Возьми чуточку левее, — подсказала фея. — Он примерно в десяти шагах от тебя.

Чародей осторожно двинулся влево — и наконец разглядел человека, лежащего ничком в грязи. Бедолага ерзал, пытаясь сбросить с себя груду увесистых сучьев.

— Шри! — с упреком воскликнул Элион.

— А что, по-твоему, я должна была сделать? Ты застрял на перевале, а я боялась, что он убежит и после мы его не отыщем.

— Нет, в самом деле, Шри, тебе должно быть стыдно! Разве такой поступок достоин старшего чародея? Ты не подумала, каково было бедняге очнуться под этой грудой?

— Зато он никуда не делся, — отпарировала фея, ничуть не смущенная упреками Элиона. Покачав головой, чародей поспешил к отчаянно извивающемуся беглецу. Он опустился на колени рядом с пленником и поразился тому, каким гневом и отчаянием искажено лицо незнакомца.

— Все в порядке, — торопливо сказал он. — Меня зовут Элион, я пришел помочь тебе. Теперь все будет хорошо.

Беглец отчаянно замотал головой.

— Моя жена! — простонал он. — Канелла… малышка Аннас…

Глаза его наполнились слезами.

Элион отвел взгляд, не в силах видеть это безмерное страдание, которое лишь растравляло его свежую рану.

— Ладно, ладно, — пробормотал он, неуклюже похлопав незнакомца по плечу. — Ты лучше пока помолчи. Прежде всего… — Он на миг умолк, прокашлялся. — Давай-ка вызволим тебя из этой западни.

Тормон, все еще потрясенный своим чудесным спасением от смертельной, казалось, стрелы, даже не сумел изумиться появлению этого черноволосого юноши с сумрачными глазами. Он почти не замечал, как неведомый благодетель принялся оттаскивать прочь увесистые сучья, которые вдавили его в грязь. В мыслях Тормона царил собственный сумрак — ужасные видения, повторявшиеся снова и снова. Убитая Канелла. Аннас, ясноглазое дитя, — мертвая, в черных недрах Цитадели, этого средоточия зла, рукотворного памятника жестокости, войне и разрушению. И над всей этой жутью, над убийством, ужасом, кровью маячило непроницаемое лицо иерарха, надменное и себялюбивое, — лицо человека, который подчинил свою человечность службе неким высшим силам и, совершив это, пренебрег своим долгом перед простыми людьми, подчиненными его власти. Убийство невинных? Обман и предательство? Вините в том Мириаля, а не Заваля. Все, что он ни сделает, — по Божьей воле и к вящей славе Божьей.

Тормон понимал, что надеяться бессмысленно. Сейчас уже поздно, слишком поздно. Здесь, в этом стылом и снежном безлюдье, лежа под непомерной тяжестью сучьев, он с ужасом осознал, что ловушку для него иерарх заготовил с самого начала. По какой-то неведомой причине он решил присвоить себе всю честь и славу чудесной находки, а потому устроил все так, чтобы Тормон никогда не смог проговориться. Такой бесчестный и безжалостный обман мог означать только одно: жена и дочь вольного торговца, беззащитные пленницы в крепости Мечей Божьих, были приговорены к такой же участи. Аннас и Канелла уже мертвы.

Мысли Тормона вернулись к иерарху — и внезапно все его существо охватило слепящее пламя ледяного гнева. Ни разу в своей жизни вольный торговец не совершил намеренного убийства… но очень скоро он отступит от своих правил.

— Ну, девочка моя, похоже на то, что я вовремя загнала тебя в постель, — проговорила Тулак едва слышно, чтобы не разбудить Вельдан, и плотнее подоткнула теплое одеяло вокруг спящей женщины. Затем старая наемница выпрямилась, оглядела свою гостью — и вздохнула. «Жаль, что ты заснула так скоро, — подумала она. — Я еще о многом хотела тебя спросить, а сейчас, пока ты еще слаба и не вполне оправилась, глядишь, и выболтала бы побольше интересного. Так-то, моя девочка-загадка. Проснешься ты окрепшей и освеженной — и будешь, увы, начеку».

Тулак была сильно разочарована — хотя и нисколько не удивлена, — когда ей пришлось чуть ли не нести Вельдан до постели на руках. Вздумалось же молодой глупышке так скоро встать на ноги! Впрочем, Тулак вполне сочувствовала желанию Вельдан отыскать своего друга и убедиться, что с ним все в порядке. После этого подвига девчонка едва успела съесть ломтик хлеба, размоченного в сладком чае, — и тут же впала в сонное забытье, предоставив старой наемнице сгорать от досады и любопытства.

— Ладно, — пробормотала Тулак себе под нос, — проку нет стоять тут и таращиться на нее, — будто этим самым чтением мыслей, о котором она толковала, можно заразиться, как ветрянкой.

Она надеялась вытянуть хоть что-нибудь из гигантского ящера (как там его назвала Вельдан — дракен?), но и тут ее ждало разочарование. Дракен, безусловно, был разумным существом, куда разумней любого зверя. Если у него хватило ума нацарапать на крыльце дома Тулак слово «помоги» — значит, наверняка можно найти способ с ним общаться… Ну да все это были досужие размышления, потому что дракен, как она недавно обнаружила, заглянув в амбар, тоже крепко спал.

Хуже всего, что сама Тулак вполне понимала причины такой повальной спячки. Столько раз в своем боевом прошлом она собирала все силы, чтобы двигаться дальше — в бой, в непогоду, по непроходимым местам. Когда все вокруг плыло от усталости и казалось, что уже невозможно нанести еще один удар или сделать еще один шаг, что нужно лечь в глубокий мягкий снег и заснуть навеки — всякий раз находилась еще одна, последняя частица мужества, силы, надежды, которая спасала ее на краю гибели. И всякий раз, выйдя живой из очередного испытания, Тулак поступала так же, как ее гости, — спала и спала, покуда не восстановятся силы. А проснувшись, ела и ела — почти с ужасом припомнила Тулак. Мириаль всемогущий, чем же я буду их кормить?