Сердце Мириаля - [21]

В этот миг, впервые за много месяцев старой наемнице показалось, что жизнь прекрасна. Метнувшись к очагу, Тулак выхватила из ящика с дровами длинную ветку и, сунув ее в огонь, превратила в ярко пылающий факел. С мечом в одной руке и горящей веткой в другой она двинулась к порогу кухни, ожидая, что дверь вот-вот полетит с петель, брызнув щепками. И не дождалась. Вместо этого снаружи донесся глухой тяжелый стук — словно неведомый исполин, стараясь удержать свою немереную силушку, пытался всего лишь вежливо — вежливо! — постучать в дверь!

Тулак судорожно сглотнула, чтобы смягчить слюной изрядно пересохшее горло.

— Кто б ты ни был — я ночью не открою дверь! Убирайся отсюда! Прочь!

Чувствовала она себя при этом до крайности глупо, но этот крик странно подбодрил ее.

Воцарилась долгая тишина. Мазаль в своем углу дрожал, потея от безумного страха. И не он один — рука Тулак, сжимавшая рукоять меча, стала скользкой.

Что-то с яростной силой ударилось о дверь. Громко хрустнув, сорвался засов, затрещало дерево. Тулак едва успела отпрыгнуть — дверь распахнулась, оглушительно ударившись о стену.

Этого Мазаль уже не мог вынести. Прежде чем старая наемница успела перехватить его, он стремительно рванулся в проем и в один миг исчез в темноте. Бешеный перестук копыт затих вдали, и до Тулак донеслось пронзительное ржание.

— Нет! — отчаянно закричала она. Дверной проем был темен и пуст — неведомое чудище, похоже, бросилось вдогонку за беднягой… Глаза Тулак наполнились слезами. Она яростно смахнула их кулаком, но тут же подступили новые слезы. — Сентиментальная старая дура! — пробормотала она. — Этот болван спас тебе жизнь — так не мешкай же…

И Тулак поспешно бросилась к разбитой двери, втайне надеясь, что ее удастся вновь укрепить. На пороге темнело неровное блестящее пятно. Кровь? Вот странно! И тут женщина замерла, сдавленно выругавшись. Неяркий свет фонаря над дверью заливал просторное крыльцо. На ступенях распростерлось человеческое тело, а рядом с ним — еще одно пятно крови. Женщина, подумала Тулак, вся в грязи, крови и еще невесть в чем. То ли мертва, то ли без сознания — не разберешь. Крыльцо перед ней исцарапано — словно кто-то кромсал доски кривым кинжалом. Это могли быть и следы когтей… вот только складывались они в большие корявые буквы: ПОМОГИ.

— Чтоб мне лопнуть, — пробормотала Тулак, нагибаясь ниже, чтобы рассмотреть надпись, но тут же вскинулась, услышав негромкий странный звук — то ли фырканье, то ли стон. На земле перед крыльцом вежливо восседало кошмарное чудище, подобного которому Тулак не видела даже в самых страшных своих снах, — гигантский чешуйчатый ящер с ослепительно сверкающими глазами. Тулак разобрал неудержимый хохот. Жуткая тварь могла быть самой Смертью во плоти — если б только не пыталась огромной когтистой лапой утереть кровь, текущую из разбитого носа.

Глава 5. НА КРАЮ ПРОПАСТИ

Бессонница посреди долгой ночи — нелегкое испытание, в особенности для предводителя, у которого забот полон рот. Кентавр не может метаться и ворочаться в постели, подобно человеку, — не позволит строение тела, однако Кергорн всю ночь беспокойно ерзал на своей двухъярусной кровати. Широкий нижний ярус, выстланный упругим пахучим папоротником, на котором всегда так уютно располагалось лошадиное тело кентавра, сегодня казался неудобным и жестким, а верхний ярус, где покоился обычно человеческий торс Кергорна, не могли умягчить даже груды подушек и мягких шкур.

Хотя архимаг изо всех старался лежать тихо, как видно, его старания не увенчались успехом. Кергорн беззвучно выругался сквозь зубы. Его подруга, спавшая рядом, шумно вздохнула и пошевелилась. Потом протерла сонные глаза, при этом едва не заехав Кергорну локтем в глаз.

— Ну, что еще стряслось? — с явным неудовольствием осведомилась Сивильда. В темноте Кергорн услышал, как она зевнула во весь рот — протяжно, с надрывом. — Сегодня ты так и мечешься по всей постели, точно очумелый мартовский заяц.

— Извини, Сивильда, — смущенно отозвался Кергорн. — Я совсем не хотел разбудить тебя.

— Ха! Ты только думаешь, что не хотел. Я же знаю тебя, Кергорн, как облупленного — и неудивительно, после стольких-то лет совместной жизни. Когда ты начинаешь вот так ерзать в постели, это значит лишь одно: ты желаешь поделиться со мной теми проблемами, которые лишили тебя сна… а заодно нагонят бессонницу и на меня. — Сивильда пошарила по столику у кровати и зажгла масляную лампу. В спальне она предпочитала держать именно масляные лампы — ей нравился их неяркий, уютный свет.

Хотя голос Сивильды в темноте звучал ворчливо и раздраженно, при свете лампы Кергорн сразу увидел, что подруга не так уж сердита на то, что ее разбудили. Вид у нее был сонный, но искорки в темных проницательных глазах яснее слов говорили, что она понимает Кергорна и сочувствует ему. Она готова просидеть всю ночь, только бы Кергорн выговорился и облегчил душу.

Как же она хороша, подумал кентавр. Вороная шкура лошадиного крупа Сивильды, сбрызнутая кое-где ослепительно белыми пятнышками отливала здоровым, ухоженным блеском, серебристые волосы, всегда так аккуратно причесанные, спутались от долгого сна. Неяркий свет хрустальной лампы сгладил на ее лице морщинки, отмечавшие возраст, и одарил его девической гладкостью, которая исчезнет с наступлением дня. Впрочем, и без этих лестных уловок Сивильда была по-настоящему прекрасна. Ее высокие, четко очерченные скулы, изящная шея, высокий, скульптурно вылепленный лоб никогда не станут добычей безжалостных лет. Кергорн влюбился в это лицо сотню с лишним лет назад — твердо знал, что эта любовь не угаснет до конца его дней.