Сердце мглы - [16]

современный город роскоши для избранных творцов».

Отвязали тросы, скрутили гамаки и уже готовились спускаться вниз, Лучо даже перебрался на нижнюю ветку, когда Марден шикнул:

– Тихо!

По тропе возвращались два индейца.

Максим замешкался. Не понял, что происходит. Марден, сунув ему гамаки, прижал парня к стволу дерева.

– Опусти голову. Не двигайся.

Индейцы шли быстро. Часто оглядывались. Марден и Максим были слишком открыты. Ветки и завеса дождя не помогут, если индейцы посмотрят наверх.

Голова пульсировала от напряжения. Любой неверный шаг ведёт в могилу. Хотя кто тут станет для тебя рыть могилу? Они и своего-то бросили гнить на тропе. И чёрт бы с ней, с могилой, просто хочется жить. Проклятый Лучо – надо было ему сунуться за Максимом в Науту…

Мысли серой пеной накипали в голове, но Марден не пытался их успокоить. Под шум мыслей успокаивалось сердце. Дыхание выравнивалось. Следом пришла решимость. Марден ждал, когда их наконец заметят, чтобы тут же принять решение – спрыгнуть и бить или бежать, – а потом сообразил, что индейцы ведут себя странно. Во-первых, это были кандоши, которых прежде на разведку не отправляли. Во-вторых, они шли гружённые поклажей. В-третьих… чёрт возьми, они остановились в двадцати шагах от дерева!

Стояли, о чём-то переговаривались. В ливень не разобрать слов. Да и вряд ли Марден понял бы их язык.

– Что там? – на пределе слышимости спросил Максим.

Вместо ответа Марден, увидев, что индейцы опять двинулись по недавно протоптанной тропе, ткнул Максима в бок. Кандоши остановились во второй раз. Огляделись, словно ждали кого-то ещё. Затем сняли рюкзаки – бережно поставили их под деревом, на котором прятались Марден, Лучо и Максим. От индейцев их отделяло метра три-четыре.

Прошла минута, и кандоши… бросились в противоположную сторону от той, куда направлялись остальные члены экспедиции. Бежали быстро, с ловкостью перепрыгивали гнилушки и обрубки деревянистых лиан – следы недавних ударов мачете.

Рюкзаки остались на месте. Ливень звонко лупил по их зелёным дождевым накидкам.

Марден понял, что пора отсюда убираться. Догадывался, почему кандоши ломанулись назад через джунгли – уж конечно не потому, что оставили в предыдущем лагере любимую подушку, – и рассудил, что скоро к рюкзакам могут выйти вооружённые и едва ли довольные случившимся агуаруна.

Глава шестая. Последняя метка

– Никогда не понимала, почему герои ужастиков, когда сбегают от опасности, закрывают за собой дверь и с таким, знаешь, облегчением прижимаются к ней спиной. – Зои посмотрела на Диму. Видела, как он мучается из-за болей в ноге, и старалась развлечь его на привале. – Если бы я убегала от маньяка или призрака…

– Маньяка или призрака? – без улыбки переспросил Дима.

– …я бы точно держалась от дверей подальше. Призрак пройдёт насквозь, а маньяк пробьёт ножом. Лучше забиться в дальний угол. А если надо подпереть, то… вытянутыми руками, например. Уж точно не спиной, как в «Затаившихся». Или как в «Женщине в чёрном». Дэниел Рэдклифф там бежит от детей-призраков, потом от женщины-призрака и каждый раз подпирает дверь спиной. Странно, да?

Дима неуверенно повёл плечами. Доктор Муньос выдал ему лекарства, но Дима всё равно мучился, бедняжка. Последние четыре дня экспедиция вязла в топких луговинах. Плотные заросли утомляли, однако, завидев впереди просвет, каким в обычных лесах отмечены поляны, никто не радовался. Все понимали, что там раскинулось болото. И просвет, и сумеречная чернь пугали в равной степени. В джунглях сложно предпочесть одно другому. Зато никаких переживаний о завтрашнем дне – живёшь здесь и сейчас. Когда лишают выбора, будущее не тревожит неопределённостью. Ты наперёд знаешь, что будешь страдать, а остальное превращается в детали. Забираясь вечером в гамак, не просишь солнечной погоды на утро. Дожди угнетают, от них гниёт одежда, по телу лезут красные пятна потницы, но в ясные дни не легче: ливни сменяет банный зной, от болотистых росползней поднимается до того удушливый смрад, что кружится голова.

К доктору Муньосу и его помощнику Мехии на каждой стоянке собирается очередь. Всем есть на что пожаловаться. Фурункулы и сочащиеся гнойники, волдыри от личинок овода, воспалившиеся порезы от пиловидных краёв пальмового листа. У Баникантхи начались преходящие судороги в ногах. Зои сама видела, как он порой не может с ними совладать и падает на землю. Эрнандеса из метисов преследует слабость желудка. Поговаривают, у него дизентерия, и это никому не нравится, потому что Эрнандес раньше стоял за румпелем баркаса, а с первых дней пешей экспедиции был переведён в полевую кухню – распоряжался провизией, котелками и вообще всем связанным со стряпнёй. Индейцы тоже ходят к доктору. Он их почти не слушает. Антонио Муньос добрый и заботится обо всех, но говорит, что индейцы претят ему своей мнительностью.

Зои пришлось снять с брови титановое кольцо – под ним началось воспаление. Бровь распухла и несколько ночей пульсировала, но в остальном Зои оставалась здорова. А вот у Ани загноились уголки ногтей на ногах, у Екатерины Васильевны болели подмышки, а ещё Екатерина Васильевна часто ходила в туалет – не боялась по ночам выбираться из палатки и отходить за колючие кусты. Зои рассмешила Аню, заявив, что не хочет выделяться и согласна в свою очередь заполучить что-нибудь более серьёзное, чем воспалённая бровь. Аня заверила её, что брови вполне достаточно, а потом доктор Муньос рассказал Зои про болезнь Шагаса, которая проявляется через двадцать лет после укуса одного из местных клопов. Такой клоп ночью присасывается к губам, а пока пьёт кровь, испражняется, и его испражнения вместе с трипаносомами попадают в ранку. Паразиты расходятся по телу и живут в нём хоть до конца твоих дней. Зои слова доктора Муньоса позабавили, а Екатерина Васильевна заявила, что на ночь не будет гасить масляную лампу. Сказала, что свет отпугивает клопов. Правда, лампу всё равно приходилось гасить, потому что Илья Абрамович ругался.