Сердце метели - [6]

Спектакль прошел как в лихорадке. Кульминационная сцена доконала обоих. Они не обмолвились ни словом, но, когда грянули аплодисменты, между ними все было решено. Наташа умылась, оделась. Подумала немного и вместо снятого грима нанесла легкий макияж. Отворила дверь и выглянула в коридор. Из душа в свою гримерную, завернувшись в полотенце, шел Никита. В курилке еще сидели двое актеров. Увидев их, он тихо чертыхнулся. Закрыв дверь, Наташа прижала к косяку пылающее лицо и, сконцентрировав всю свою волю, послала мысленный приказ: «Уходите немедленно! Чтобы духу вашего тут не было через две минуты!» Села за гримерный столик и уставилась в зеркало. И не узнала себя. Вероятно, она бывала такой в экстазе, на сцене, но в подобные моменты зеркала под рукой нет. Волосы выбились из косы, русая прядь упала на лоб. «Глаза горят, как у голодной кошки», — подумала она. Она была очень бледна, черты лица от волнения заострились.

В этот момент дверь за ее спиной открылась и вошел Никита — в джинсах и незастегнутой рубашке. Наташа встала, не зная, что сказать, что сделать. Он подошел к ней вплотную, обнял, медленно опустился на колени и замер, обхватив руками ее бедра, обтянутые тонким трикотажем. «Милая моя!» — шептал он, прижимая свое лицо все крепче. Наташа чувствовала каждый его палец на своей спине, каждое шевеление губ. Желание стало нестерпимым, она закрыла глаза, до боли закусила губу и вдруг вспомнила.

— У меня дверь не запирается изнутри…

— Пойдем ко мне, — тихо ответил он, — у меня все запирается…

Когда он разжал объятия и они вышли в коридор, решимость покинула женщину. Миг страсти миновал, и ей снова стало не по себе. Никита вошел в свою гримерную, запер дверь, взял с подоконника бутылку шампанского, не торопясь, открыл без хлопка и начал разливать в стоявшие там же бокалы.

«Он все понимает», — подумала Наташа.

Никита молча протянул ей бокал. Она послушно выпила. Он тоже. Затем притянул ее к себе, обнял за плечи, прижал к своей груди ее лицо. Она слышала, как гулко бьется его сердце, гоня кровь по всему его сухому, горячему телу. Они стояли обнявшись так долго, что она успела услышать, почувствовать движение каждой его мышцы, каждого сустава, поймать ритм его дыхания, ощутить свежий запах кожи. Она осязала его возбужденную плоть, но он не спешил. Ее пальцы крепче впились в его плечи, и тогда он начал медленно целовать сначала ее лицо, затем шею, руки, снова лицо, и наконец его губы прижались к ее губам, руки легли на ее грудь. Он не издал ни звука, но она почувствовала, как сильно это его взволновало, и, когда сладострастное ощущение внизу живота сделалось невыносимым, она застонала. Казалось, все ее кости плавятся, становясь мягкими, как воск. Она отстранилась и с мольбой взглянула в его глаза. Если бы он улыбнулся в ответ, она бы, наверное, рванулась и убежала, но он, оставаясь абсолютно серьезным, молча кивнул.

Он достал из стенного шкафа спальный мешок и расстелил его на полу. Выключил свет, оставив гореть маленькую настольную лампу, и, освещенный ее розоватым светом, разделся. Не решаясь взглянуть на него ниже пояса, Наташа залюбовалась его торсом.

— Какой ты красивый! — вырвалось у нее.

— Тебе помочь? — спросил он.

— Нет, — ответила она и начала раздеваться.

Он лег на спину и смотрел, как она снимает платье, туфли, белье. Сев на своем импровизованном ложе, осторожно коснулся пальцами ее колен. Он гладил ее ноги, икры, внутреннюю поверхность бедер и шептал:

— Это ты красивая, горе мое… Ты такая, как я и думал… Как мне приятно тебя ласкать, какая у тебя чудесная грудь, и твои шелковые ноги, и живот, о котором я мечтал…

Его руки страстно сжали ее бедра, и у нее помутилось в голове от того, как среагировало на это ее тело. На глазах выступили слезы, и она легла рядом с ним, обнимая его за шею. Но он не спешил. Он продолжал ласкать ее, все более интимно, уже молча. Она наконец решилась коснуться его члена и вздрогнула, ощутив его твердость, казалось, кожа на нем натянулась до предела и готова лопнуть. Наташа почувствовала раскаяние, ей почудилось, что она заставляет его страдать, и она повернулась на спину, держа его за плечи, но он отвел ее руки, отрицательно покачав головой.

— Не спеши… — сказал он. Он ласкал ее, продолжая целовать, пока не наступил высший миг наслаждения, будто рухнула плотина и хлынула полноводная река, затопляя и унося с собой все ее сомнения и комплексы, и она застонала глухо, стиснув зубы, и сжала его плечи, прижимая к себе, словно боясь, что он уйдет, в животном нетерпении стремясь ощутить его плоть внутри себя. Он встал на колени между ее ног и с силой вошел в нее. На секунду задержался и сделал несколько ритмичных движений. И в этот миг она заплакала навзрыд, не в силах перестать, отвечая ему каждой клеткой своего тела шепча:

— Прости меня, прости, я больше не буду, мне так хорошо…

— Плачь, плачь, значит, так надо, я люблю тебя, — говорил он, не прекращая двигаться медленно и плавно, и она затихала постепенно, всхлипывая, как ребенок, понимая, что обрела сокровище, которого больше никто у нее не отнимет, и отвечая его движениям. Он ускорил ритм, положив руку ей на живот, другой продолжая нежно поддерживать бедра, и вдруг сверхновая звезда вспыхнула у нее в мозгу, и от восторга остановилось дыхание, и взрыв этот не кончался, пульсируя волнообразно в течение бесконечно долгих секунд, и она закричала хрипло и протяжно. Тогда и он вскрикнул, как от невыносимой муки, ее живот оросил горячий дождь, и через мгновение Никита упал лицом ей на грудь. Он перевернулся на спину, обняв ее так, что она почти лежала на нем, и долго, ласково целовал ее макушку и волосы, потому что лицо она спрятала у него на груди.