Сердце меча - [18]

— Вот именно. Поэтому исследования левиафанов подводят науку к тому рубежу, за которым, я думаю, придется пересмотреть понятие массы. Сейчас я попробую объяснить вам, как это возможно…

— Господи, спаси, — пробормотала Бет. И была права: начался монолог, в котором присутствующие (кроме Майлза) понимали только отдельные словосочетания вроде «пересекается с…» и «распадается на…», а потом лектор и вовсе перешел на шедда.

— Надо же, — сказал капитан Хару, воспользовавшись паузой. — А я и не думал, что все этак закручено. Ловил себе и ловил…

— Господин Журден не знал, что всю жизнь говорил прозой, — себе под нос сказала Бет.

— Кто такой господин Джорден, я не знаю, фрей, — сказал капитан. — Однако же кое-что в голове у меня есть. Так вот, гораздо лучше думать про левиафана, что он животное, ангел или бес, чем думать про него, что он бессмысленное «скопление антиматерии». Такие слова убить могут, потому что от таких слов человек надувается гордостью. А тут уже полшага до беспечности. А беспечность в нашем деле — это смерть, фрей.

— Я в туалет хочу, — сказал Джек. Он уже наелся и заскучал.

— Прикажете подавать чай и сладости? — спросил Морита.

— Бет, на обратном пути зайди на кухню и загрузи лифт, — сказала леди Констанс.

— Не стоит, — Морита поднялся. — Это моя обязанность.

— А можно я потом погуляю? — спросил Джек.

— Э-э-э… капитан Хару на секунду задумался. — Суна, своди фрей и малыша куда надо, а потом покажи им корабль.

* * *

— Сюда, леди.

Выполненная под трафарет капитанской рукой, надпись на дверях часовни гласила: «Остановись, помолись!». Чья-то другая рука — твердая в движениях, но не в принципах — украсила туалет призывом «Остановись, помочись!» Эти буквы хранили следы упорных попыток стереть их и многократных возобновлений. Последняя попытка стереть провалилась поздно вечером — Дик Суна, одетый куда менее парадно, чем сейчас, царапал дверь проволочной губкой, пока капитан, убедившись в бесплодности затеи, не отпустил его.

— Ну что ты как деревянный, — сказала Бет. — Ты все время такой или только по пятницам? Давай попроще. Твоя Тарзан, моя Джейн. Ты и в самом деле воспитан дикими сохэями?

— Почему дикими? — не понял мальчик.

— Ну, о них разное говорят. Есть такая поговорка: ругается как сохэй.

— А как ругаются сохэи, ты слышала?

— Нет.

— Ничего особенного. Обычные космоходы куда хуже ругаются.

— А я уже покакал, — торжественно сказал из-за двери Джек. Дик осторожно протиснулся в кабину и включил биде и подсушку. Бет давилась смехом — настолько оба были серьезны.

— И куда теперь? — спросила она, когда братик подтянул и застегнул штанишки.

— Капитан велел корабль вам показать… Откуда начать, думаю: сверху или снизу?

— Наверху мы уже все видели, давай сходим вниз.

— Что, и в рубке были?

— Ага. Жаль, тебя не было. Проспал отлет? — Бет помогла брату завязать тесемку на штанишках.

— Ну, это… оно интересно только по первому разу… Зато я буду дублировать прыжок.

— Дик, а можно я приду посмотреть? — подпрыгнул Джек.

— Это пусть капитан решает, милорд. Вообще-то, милорд, запрещено посторонним находиться в рубке во время прыжка, — Дик слегка помрачнел. — Если бы не… ее милость, я бы в этом полете совершил первый самостоятельный прыжок.

— Ты инициирован?

— Отсюда до сектора Паука, от Паука по двадцать шестой и оттуда до Гидры.

— Класс, — с оттенком зависти сказала Бет. — А знаешь, я тоже проходила пилотские тесты. Способности есть.

— Значит, ты можешь поступить в Академию, — сказал Дик.

— Только не собираюсь.

— Почему?

— Странный вопрос. Ты что, думаешь, если человек по тестам — пилот, то он и обязан стать пилотом?

Дик не знал, что ответить. Для него хотеть быть пилотом было так же естественно, как дышать — ибо сколько он себя помнил, столько он хотел быть пилотом, и первый же прыжок не разочаровал его. «Господь дает нам заглянуть в свое чердачное окошко, сынок», — говаривал капитан Хару. Это был Дар, который нужно ценить, и Дик ценил его больше жизни. Если бы ему пришлось выбирать между зрением и Даром, он предпочел бы лишиться глаз. Человек, так легко от Дара отказавшийся, и так легко об этом говорящий, был ничуть не менее странен, чем человек о четырех руках.

— Я не думал об этом, — признался он.

Они спустились в лифте на первый уровень. Здесь было «хозяйство» Вальдера: один-единственный голый короткий коридор с четырьмя дверьми, расходящимися «крестом». Они остановились в тамбуре между лифтом и прозрачной дверью.

— Сюда нет доступа пассажирам и временной команде, — сказал Дик. — Здесь центр управления двигательными системами и гравитацией. Я могу только по терминалу показать, — он вызвал нужное изображение.

— Отсюда управляют кавитационным двигателем. Вот эти экраны показывают состояние двигателя, вот тут — стабильность силового поля, а вот сюда идут данные с несущих узлов.

Бет оглядела дремлющие экраны и пульты.

— Он дни и ночи проводит здесь, и все видит только по приборам?

— Конечно!

Он вызвал другое изображение.

— Это центр управления гравитацией.

На экране показалось что-то похожее на пестик тюльпана.

— Там у него середка, — объяснил Дик. — А по всему периметру идут вроде как лепестки или струны. Они у нас под ногами сейчас. Они должны быть на самом нижнем уровне, потому что иначе те, кто ниже, или в невесомости бы болтались, или под шестью G сейчас ползали. Ну, по правде говоря, во время погони мы ползаем, — сказал он чуть погодя. — Потому что нужно зарядить батареи до упора, вся энергия идет туда, мы только чуть-чуть гравитацию компенсируем — с трех-трех с половиной до двух где-то, потому что ведь жить невозможно.