Сердце матери - [10]

После рождения Жюли меня навестили сводные братья вместе с женами, но мать ни разу не пришла взглянуть на внучку. Иногда мне кажется, что моя связь с детьми настолько крепка именно в результате детства без матери. Отец тоже не интересовался моей жизнью. К счастью, у моих детей были еще бабушка и дедушка, сами как дети. Кстати, до сих пор у родителей Жиля были лишь внуки, поэтому Жюли стала их принцессой. Они готовы были взять ее к себе под малейшим предлогом, и это позволяло нам время от времени сходить развлечься.

Мари-Те тоже занималась моей дочерью. Я спросила, не хочет ли она выполнять роль бабушки, и она с радостью согласилась, став нашей любимой бабулей. Она жила в Ме-на-Сене, в сорока пяти километрах от нас, но регулярно приезжала в гости. Жюли не было еще и года, когда Мари-Те впервые взяла ее на каникулы в Сен-Мало. Ее сестру, Фанфан, я выбрала на роль крестной матери для дочери. Не имея никаких религиозных предпочтений, мы остановились на республиканской вере. Мне всегда нравилась мысль о том, что у каждого ребенка есть добрая фея, склонившаяся над его колыбелькой, которая оберегает его даже издалека.

Врачи посоветовали подождать около года, прежде чем снова задумываться о детях, чтобы у меня все вернулось на свои места. Вскоре после истечения этого срока мы с Жилем захотели расширить свою семью. С Жюли все было так же легко: она даже отказывалась, чтобы ее носили на руках. Все, что ее интересовало, — это поиграть в своем уголке.

После трех выкидышей 15 декабря 1999 года родился Тибольт. На этот раз кесарево сечение не потребовалось. Мне сказали тужиться, я тужилась, и все свершилось. Я даже не почувствовала боли… Но мне не стоило чересчур обольщаться! В отличие от Жюли, Тибольт хорошо спал лишь после шести месяцев. Кроме того, у него был раздражительный, прямо-таки свинский характер: если ему в чем-то отказывали, он хватал игрушку и яростно бил ею об пол, пока она не разлеталась на куски. Он мне надоедал, это правда, но он и забавлял меня.

Мы с Жилем решили официально зарегистрировать наш брак и сделали это 29 июля 2000 года. Почему только сейчас? Понятия не имею! У нас даже не было медового месяца. В чем я уверена, так это в том, что тогда мы были счастливы. Затем все постепенно начало ухудшаться. Дома Жиль все чаще занимался своими ламповыми радиоприемниками. Он собирал старые приемники, которыми была забита его мастерская, и тратил кучу времени, ремонтируя их. Конечно, он никогда не брал на себя все домашние обязанности, но, когда родилась Жюли, помогал мне. С рождением второго ребенка он делал это все реже и реже. Меня раздражало, что он такой ленивый, и ссоры вспыхивали все чаще.

7 июня 2004 года я вдруг получила две новости. В половине двенадцатого я вышла из лаборатории с результатами анализов крови, которые подтвердили мои опасения: я снова была беременна. Два часа спустя мне позвонили из больницы и сообщили, что от инсульта умер мой отец. Как мне объяснили, у него в мозгу образовался сгусток крови, тромб. Мне кажется, все произошло по его глупости. В тот день я сильно плакала, но это были слезы радости. Только Тибольт, которому исполнилось уже пять лет, расстроился: дедушка, никогда не интересовавшийся Жюли, любил своего внука. Он заходил к нам раз в месяц, чтобы поиграть с ним, при этом полностью игнорируя внучку.

У отца, по сути, ничего не было, но благодаря каким-то его сбережениям я купила компьютер. Жиль вдруг стал его большим поклонником и проводил перед монитором все свободное время. Новость о моей беременности вывела его из себя: по его мнению, двух детей нам вполне достаточно. Будучи значительно старше меня, он, несомненно, хотел покончить с подгузниками раз и навсегда. Но проблема заключалась в том, что я была на четвертом месяце и что-то делать было уже поздно. И меня это вполне устраивало, поскольку, если даже я и не планировала этого ребенка, то сильно хотела его. С каждым днем присутствие Жиля становилось все более условным. И не потому, что его не бывало дома: работая водителем, он лишь изредка не ночевал дома. Ездил он в округе Парижа, и каждый вечер возвращался домой, иногда перед ужином, а иногда даже днем. Но он и пальцем не хотел пошевелить, чтобы помочь мне. Придя домой, он бросал куртку на стул и шел наверх, к компьютеру. Он спускался к нам только для того, чтобы быстренько поужинать. Время от времени я пыталась поймать Жиля, прежде чем он устроится перед компьютером.

— Не мог бы ты протереть пол в кухне? Дети намусорили.

— …

— Жиль!

— Что?

— Я проверяю у детей домашние задания, у меня всего две руки!

— Я занят.

— С мышью?

— Я занимаюсь исследованиями.

Вот так… Домашние задания, готовка, уборка, утюжка — я занималась всем, тогда как он не делал ничего. Он даже не утруждал себя тем, чтобы поиграть с детьми. К Тибольту он был привязан уже гораздо меньше, чем к Жюли, и даже не пытался скрыть свое безразличие. Срок беременности увеличивался, а я по-прежнему все делала одна, без его помощи. Если Жиль отрывался от компьютера, то сразу же шел к своим радиоприемникам. По утрам в воскресенье он отправлялся к торговцам подержанными вещами, чтобы пополнить свою коллекцию. Поначалу я ходила вместе с ним, но теперь, когда у нас появились дети, у меня не было на это времени. Но Жиль не отказывал себе в этом удовольствии.