Сердце мастера - [6]

Обживая четверть века назад свою первую квартирку на улице Бонапарта, Родион частенько захаживал сюда в поисках мелкой мебели и вещиц «с биографией». В нем никогда не пробуждался настоящий собирательский азарт, но ему нравилось соседство с предметами, несущими в себе заряд истории.

Оливия, любившая все необычное, его интерес разделяла. Она и сама подолгу застревала перед витринами мелочны́х лавок, букинистических магазинов, перед переносными прилавками «брокантов»[3], но была совершенно равнодушна к образцам современной моды и дизайна. Ему постоянно хотелось ее чем-нибудь удивить, но очень быстро выяснилось, что дорогостоящие подарки не столько ее радуют, сколько смущают. Год назад под Рождество он преподнес ей оригинальную вещицу – из тех, что заставляют женщину чувствовать себя избранной, но это вызвало у нее странную реакцию. Увидев обманчиво скромную коробочку с тисненой золотой надписью, которая не оставляла сомнений в ценности содержимого, она неожиданно отвела глаза и произнесла:

– Я понимаю, ты хотел мне сделать приятное… Нет, ты не подумай, мне правда очень приятно!. Но это… неудобно.

Взглянув на его растерянное лицо, тут же добавила:

– Я знаю, как ты ко мне относишься, но между нами и так стоит много всего… материального. Я живу в твоей квартире, мы часто путешествуем, и мне вообще не приходится думать о деньгах…

– Оливия, но ты же еще учишься! Было бы смешно рассчитывать, что…

– Я просто не хочу, чтобы это становилось нормой, – мягко перебила она. – Боюсь почувствовать себя зависимой, понимаешь?..

Поначалу немного расстроившись, он вдруг подумал: это первый в его жизни случай, когда, отдавая так много, от него ничего не ждут взамен. И в этом состояла ее исключительность: Оливия не впадала в условности, не следовала общепринятым паттернам; она умела находиться рядом, не стремясь заслонить собой солнце.

При этом она никогда не пыталась скрывать своих чувств, даже если понимала, что может Родиона огорчить. И постепенно он принял ее правила, найдя другие способы удивить или порадовать.

Вот и сейчас он оказался в этом художественном реликтарии, повидавшем немало произведений великих творцов и фальсификаторов только потому, что очень хотел сделать ей сюрприз.

Шутка ли, двухлетний юбилей со дня знакомства!

III Подарок

– Holy cow, look at that![4] – мужчина в длинном плаще-пыльнике, ковбойской шляпе и беговых кроссовках застыл в восторженном оцепенении перед павильоном А-23. Посередине этой ярко освещенной лавчонки, увешанной плакатами варьете «Фоли-Бержер», торчал вычурной формы торшер в стиле Филиппа Старка, вступавший в диссонанс с элегантностью люстры океанского лайнера «Норманди» и аллегоричного панно «Соблазненная Бахусом». В центре эклектичного великолепия возлежала на пурпурном ковре шаролезская корова, которая при ближайшем рассмотрении оказывалась «эргономичным диваном на четыре персоны». Этот арт-объект, несомненно, являлся центром туристического притяжения – владелец понимал, что на корову едва ли найдется покупатель, но приток людей в лавку был гарантирован. А там, глядишь, кому и «Соблазненная Бахусом» приглянется, кому – граммофон «Пайяр», а кому – «Осенняя пастораль», подделка под позднего Буше…

Граммофонов и подделок под Буше Родиону не требовалось, но пересечь антикварный рынок, не увязая взглядом в этих сгустках человеческой фантазии, было просто невозможно. Он лавировал по аллеям «блошинки» в плотной воскресной толпе, то задевая рукавом застенчивых корейских студентов, то огибая организованные группы китайцев в сопровождении гидов, то обходя провинциальных молодоженов, обсуждавших достоинства сатиновых абажуров и бронзовых ключниц.

Многое здесь было ему знакомо. Вот, слева от входа – магазинчик, торгующий исключительно парными предметами: парные зеркала, парные статуэтки, парные канделябры и даже парные конечности уничтоженных временем скульптур. За этой лавочкой расположился торговец, промышляющий стеклом, керамикой и лиможским фарфором. Чуть поодаль обустроил свою пещеру Али-Бабы «маршан», завлекавший покупателя разнообразной бижутерией, бисером, искусственным жемчугом, заколками для волос и шиньонами.

А вот и известный Родиону со студенческих лет конфекцион Поля Массона – мастера, знавшего толк в военных униформах и этнических костюмах. Он давно заслужил высокое реноме в кругу парижской богемы. Напротив, между магазинчиком штучной мебели – креслица-жакоб, инкрустированные столики, резные колыбельки – и скобяной лавкой мелочовщика, в которой тускло мерцали сотни алюминиевых шпингалетов и латунных дверных ручек, теснился «Винтажный базар». Это сумрачное, как беличье дупло, пространство было заставлено от пола до потолка совершенно ненужными, но очень привлекательными вещицами.

И вот наконец седьмая аллея, самая отдаленная и малолюдная: туда, как правило, не добирался ни восторженный созерцатель старины, ни пронырливый любитель сувениров. В это место заходили лишь завсегдатаи – охотники, много лет промышляющие поиском предметов искусства для собственных клиентов. Именно для них, сталкеров в мире артефактов, были распахнуты двери нескольких галерей и «стендов» на таинственной седьмой аллее. Кураторы, арт-дилеры, декораторы, стилисты, букинисты были частыми посетителями этой части рынка.