Сердце Крона - [92]

У меня хватило ума скатиться к подножию Сердца, а там я смогла встать на ноги. Нужно было бы залечь: уж очень все, что происходило, похоже было на возрождение Крона. Но я поступила в точности с постулатами нашей Дружины: стояла недалеко от эпицентра событий, и, раззявив рот, на события пялилась.

Из раскрывшейся вершины ударил чистый солнечный свет, ушел в небо, встретился там с лучами дневного светила и затерялся в нем. Надтреснутый голос раскатился по поляне до краев: слов было не разобрать, но он звучал виновато и радостно и скоро смолк. А из холма к небу поднялось, развернуло плети величественное дерево.

Оно было похоже на плакучую иву, только плакало по-настоящему: с зелено-серебристых листьев стекали капли, и каждая из них казалась наполненной солнечным светом. Оно было таким мифически-чудесным, что я замерла, и мне показалось, что я просто с головой ушла в какую-то из своих любимых книг: сижу в комнате, рядом тарелка с печеньем, а за окном – дождливое питерское лето, и никто не звонит…

− Да, − вдруг влез в мое заблуждение задумчивый голос Бо. – А я б у себя такое посадила!

Эффект от этого вмешательства для меня был такой, как если бы я во второй раз за день прикоснулась к Сердцу Крона или в первый раз в жизни – к дефибриллятору. Но зато в чувство пришла быстро, и то же самое чудесным образом случилось со всеми, кто меня окружал.

− Великий Крон обрел покой, − спокойно и грустно возвестил Тано. – Ныне все прощено, и частица его вечно будет пребывать в этом мире.

Он был все таким же: юным, хрупким и печальным, вот только клинок свой успел спрятать в ножны. Может быть, еще глаза изменились. Я была от Тано далеко, но видела, что это больше не глаза человека и юноши, что в них тысячелетняя божественная мудрость и такая же усталость. Черный плащ, который окутывал его раньше, медленно обретал форму черных крыльев.

− Атея, − сказал он, поворачиваясь к ней.

А она стояла у холма и была очень занята. Пыталась, видно, разложить по полочкам события последней минуты, но события не раскладывались, а норовили проломить полки и сползтись обратно в кучу. Атея непонимающим взглядом смотрела то на холм и на дерево, которое медленно роняло на землю солнечные слезы, то на меня, а потом опять – на дерево и на меня. Она как-то пыталась связать нас в сознании, и ей это удалось, а когда удалось – она подняла скипетр…

− Атея! – властно повторил Тано, возникая между нами. – Тебе придется явиться на суд богов за твои преступления. Опусти его – он бесполезен теперь. Идем.

Но она беззаботно засмеялась в ответ на его слова, и это было почти так же страшно, как смех самого Тано.

− Идти с тобой? Зачем? − она подняла голову, и солнце осветило ее лицо, выделив каждую черточку и придав ему немыслимую, божественную красоту. – Разве так мне подобает уйти? Стой там, мрачный бог Эйда – ты не коснешься меня! Есть еще в запасе у него превращение!

Скипетр мелькнул высоко в ее руках, развернулся, все такой же хрустальный, но ставший вдруг вытянутым и острым, – и вошел в грудь, направляемый ее собственной рукой. Атея стояла и улыбалась презрительно и гордо, и на лице ее не было ни ненависти, ни боли, даже когда она упала на землю между своей темницей и бывшим сердцем Крона.

Волосы дочери Аты разметались по траве, глаза с вызовом смотрели в небо. Но вдруг прямо из стены темницы шагнул человек в белом хитоне. Он наклонился над телом Атеи и бережно извлек из него скипетр, который в его руках тут же изменился: кровь исчезла, и он стал белым и прозрачным, словно сделанным из кварца. Человек прикоснулся к лицу умершей своим жезлом – и ее глаза крепко сомкнулись.

Он повернулся, и мы узнали Герема.

В нем мало было теперь от нагловатого бога из лавки с артефактами. На лице лежала благородная скорбь, само лицо сделалось одухотворенным, и глаза светились в точности как у Тано. На ногах едва заметно серебрились сандалии с белыми крылышками: они преобразились со своим господином и вернулись к нему.

− Ты можешь остаться, Тано, − сказал он тихо. – Я проведу ее.

Взглянул на нас – но только кивнул, как старым знакомым. Будто и не было сцены над Харибдой. И тут же исчез.

− Ой, ну я уже совсем ничего не понимаю… − протянула Бо. – Это что было?

Тано ласково улыбнулся ей в ответ, но больше на такое никто не сподобился. Всех интересовали более насущные вопросы: например, что теперь будет.

Потому что смерть Атеи – не спорю, была знаковым событием. Трагическим, конечно. Но после нее у нас осталась масса нерешенных задач. Да вот хотя бы разноплеменное войско вокруг, которое, как и Бо, пока не совсем сообразило, что это было и, как и мы, пыталось сообразить, что теперь будет.

Наверное, спасибо здешней мифологической тормознутости: мы получили короткую передышку. Йехар, тяжело дыша, оперся о клинок: то ли ранен, то ли просто устал. Лицо Веслава опять приняло долгожданное нервическое выражение.

В довершение всего прямо перед нами опустилась одна из стимфалийских птиц. В неважном состоянии: медные перья печально погромыхивают, из золотого клюва долетают звуки, напоминающие карканье, рубиново-красные глаза лезут из орбит. Мифическое создание сделало пару судорожных вдохов-выдохов и повалилось на землю боком.