Сердце - [7]

— Отчего ты так плачешь?

Но он не отвечал и продолжал рыдать.

— Скажи, что с тобой, почему ты плачешь? — продолжали спрашивать девочки.

Тогда он открыл свое совсем еще детское личико и, заикаясь, рассказал, что сегодня он чистил трубы в нескольких домах и заработал тридцать сольдо, а потом потерял их, они выпали через дырку в кармане — вот она, эта дырка, — и теперь он боится идти домой без денег.

— Хозяин меня прибьет, — закончил он и снова в отчаянье закрыл лицо руками.

Девочки стояли и смотрели на него, задумавшись. Тем временем к ним подошли другие девочки, большие и маленькие, просто одетые и синьорины, все с сумками в руках. Одна из старших, у которых на шляпе было голубое перо, вынула из; кармана два сольдо и сказала:

У меня только два сольдо, но давайте устроим сбор!

— У меня тоже два сольдо, — откликнулась другая девочка в красном платье, — если каждая из нас даст что-нибудь, то мы конечно, соберем тридцать сольдо.

Тут со всем сторон послышалось:

— Амалия! Луиджина! Аннина! Одно сольдо! У кого есть сольдо? Вот еще сольдо!

У многих были с собой деньги на цветы или тетради, но они тоже пошли маленькому трубочисту. А некоторые, самые младшие, протягивали даже по несколько чентезимо.[14]

Девочка е голубым пером на шляпе получала монеты и громко считала:

— Восемь, десять, пятнадцать!

Но этого было мало. Тут подошла еще одна девочка, из самых старших, похожая скорее на молодую учительницу, и дала сразу пол-лиры. Это было встречено всеобщим восторгом. Однако всё еще не хватало пяти сольдо.

— Вот идут ученицы четвертого класса, у них, наверное, есть деньги, — сказала одна из девочек.

Четвероклассницы подошли, и сольдо посыпались со все сторон.

Все столпились вокруг маленького трубочиста, и прият было видеть, как он стоял, окруженный всеми этими разноцветными платьицами, перьями, ленточками, локонами. Тридцать сольдо уже давно были собраны, а девочки всё еще сыпали и сыпали деньги. Самые младшие, у которых не было денег, проталкивались среди старших и подавали свои букетики, чтоб тоже участвовать в общем сборе.

Вдруг выбежала привратница с криком:

— Синьора начальница!

Девочки разлетелись во все стороны, как стайка воробышков и маленький трубочист остался один, посреди улицы. Он был счастлив. Он вытирал свои заплаканные глаза, руки его были полны денег, в петлицах курточки, в карманах, за лентой шляпы торчали букетики, и вся земля у его ног была усеяна цветами.

Памятный день

Среда, 2 ноября

Этот день посвящен памяти всех умерших. Знаешь ли ты, Энрико, о каких умерших должны вспоминать в этот день вы, дети?

О тех, которые умерли за вас, за школьников, за маленьких детей… Сколько их уже умерло и сколько всё время умирает. Думали ли вы когда-нибудь о тех отцах, которые убивают себя на работе, о тех матерях, которые раньше времени сходят в могилу, так как подвергают себя непосильным лишениям, чтобы поддержать жизнь своих детей? Знаете ли вы, сколько матерей бросилось в воду, умерло от горя или сошло с ума, потеряв ребенка?

Вспомни о них сегодня, Энрико!

Подумай о тех учительницах, которые умерли молодыми от чахотки, изнуренные трудной работой в школе.

Подумай о том, сколько докторов погибло, заразившись от детей, которых они самоотверженно хотели вылечить. Подумай о всех, кто на тонущем корабле, в горящем доме, во время голова, в минуту наибольшей опасности, уступали детям последний кусок хлеба, последнюю спасительную доску, последнюю веревку во время пожара, и погибали счастливые своей жертвой, потому что сохранили жизнь юному существу. Нет числа таким умершим, Энрико. На каждом кладбище лежат сотни таких героев, и на каждой из их могильных плит можно было написать имя ребенка, в жертву которому принесены радости молодости, покой старости, личные привязанности, мысли, вся жизнь.

Двадцатилетние женщины, мужчины в полном расцвете своих сил, восьмидесятилетние старцы, юноши — неизвестные герои, — сколько их, отдавших свою жизнь детям!

И так велики и благородны их поступки, что не хватит цветов на земле, чтобы украсить их могилы. Такова наша любовь к вам, дети! Подумай же сегодня с благодарностью об этих мертвых, и всегда люби и уважай тех, кто желает тебе добра и трудится ради тебя. Ты счастлив, мой милый мальчик, что в день поминовения усопших еще не должен никого оплакивать.

Твоя мать.

Мой друг Гарроне

Пятница, 4 ноября

У нас было всего два дня каникул, но мне казалось, что я очень долго не видел Гарроне. Чем больше я узнаю его, тем всё больше он мне нравится, — так же, впрочем, как и всем другим мальчикам. Только самые отчаянные не любят Гарроне, оттого что при нем не смеют безобразничать.

Как только какой-нибудь большой парень набрасывается на малыша, тот кричит: «Гарроне!» — и обидчику приходится останавливаться.

Гарроне — сын железнодорожного машиниста. Он поздно начал ходить в школу, потому что проболел целых два года. Гарроне — самый высокий и самый сильный во всем классе, — ему ничего не стоит одной рукой поднять парту. Он постоянно что-то жует, и он очень добрый. Что у него ни попросишь — карандаш, резинку, листок бумаги, перочинный ножик, — он всё это сейчас же даст или даже подарит; на уроках он не разговаривает и не смеется, а смирно сидит за партой, хотя еле за ней помещается. Он сидит всегда сгорбившись и втянув голову в плечи. Когда я смотрю на него, он улыбается мне и щурится так, как будто хочет сказать: «Ведь мы с тобой друзья, Энрико, правда?».