Сердце акулы - [17]

Он тотчас же понял, что ошибся. Будто что-то живое сползало с горы, неспешно извиваясь, словно целый выводок светящихся змей. Гораздо быстрей, чем он мог ожидать, прямо к нему приближалось нечто, двигаясь скорей как гусеница, а не как змея, — гигантская красная пылающая гусеница.

На несколько секунд его охватила паника, неодолимое желание бежать вниз, к старому маяку. Вместо этого он закричал: «Attenzione!»[18] — и звук собственного голоса показался ему непривычно пронзительным.

— Attenzione! — кричал он карлику. Тот приостановился шагов в двадцати выше по склону и махал отставшему Туриану фонариком, чтобы он поднимался. В тот же миг Ангелус осознал: огненные гусеницы больше не ползут на него. Стоит им хоть немного изменить направление, и они двинутся по тропе на двадцать шагов выше.

«Лулубэ! — подумал он. — Лулубэ, attenzione!» (Глупо, что я кричу по-итальянски). Но зеленый фонарь оставался на прежнем месте. Отчаянно карабкаясь вверх по круче, Туриан разглядел: паренек не только не отошел от пылающего ручья, более того, он вплотную приблизился к нему, словно тореадор к быку.

С удивительно беззлобным шипением это чудо природы, постепенно остывая, сползло в долину и погасло во мраке.

— Красота-а! — выдохнула Лулубэ.

— Действительно, — отозвался Ангелус, стараясь унять дрожь в голосе. Поднимаясь по серпантину, они еще много раз встречали сползающие вниз светящиеся потоки лавы и уже не удивились — ведь привыкаешь ко всему. Бой барабанов надвигался все ближе, над темным куполом вершины взметнулись сполохи горящего города. При первых проблесках холодного рассвета, явившихся сначала внизу на море и лишь потом на небе, когда в серебристом сиянии моря проступили убегающие к горизонту дорожки, лишь только начало светать, карлик присел на корточки и аккуратно погасил свой фонарь. Буркнул что-то вроде «до свидания», запрыгал вниз по тропе и вскоре скрылся из виду.

Что это было — атака при свете восходящего солнца?

Солнце взошло над Тирренским морем, от самой Устики над ним протянулся золотой мост, расплывшийся в густых сернисто-желтых облаках. По временам дымные полосы начинали стлаться над тропинкой, и тогда становилось трудно дышать. Ангелус чувствовал, как дрожит земля от мощных ударов исполинского барабана, громыхающего за кромкой уже недалекого хребта.

— Глотни граппы, будет легче дышать. — Но жена словно не слышала. Тогда он сам сделал из фляжки большой глоток и подумал, что настанет день, когда солнце не взойдет над этим морем, день, который не будет днем. И оттого, что граппа ударила ему в голову, и оттого, что еще свежо было воспоминание о вулканических излияниях Кроссмена, его вдруг охватило дурное предчувствие: последний день может быть приближен человеком задолго до того, как «исполнятся времена и сроки».

Вспотевший от подъема, от солнца, которое уже начало припекать, от жара, исходящего от лохматых облаков дыма, и в то же время взбодренный резким утренним бризом, здесь, на высоте около тысячи метров над уровнем моря, он ощутил, как в нем зашевелилось предчувствие, для него самого гораздо более важное. Предчувствие, что все это угаснет в какие-нибудь четверть часа, как писал другой Ангелус, автор поэмы «Ангел-странник» Ангелус Силезский:

Бог жив, пока я жив, в себе Его храня.

Я без Него ничто. Но что Он без меня?..

Они взобрались на гребень, о котором говорила хозяйка «Рая» в Сан-Винченцо, и увидели внизу, на расстоянии всего-то полутора сот метров, две зияющие пасти, каждая диаметром метров в сто - прикинуть их размеры Туриан еще успел.

— В укрытие! — рявкнул он, на сей раз как настоящий мужчина. (Будучи ефрейтором санитарной службы 97-го базельского стрелкового батальона, он неоднократно участвовал в военных сборах.) — В укрытие! — скомандовал он, едва они заглянули в правый клокочущий кратер, левый лишь слабо курился.

Это была уже совсем другая музыка.

Эпилептические конвульсии циклопического существа. Из правой пасти вырвалась струя блевотины, высокая струя, которая была нацелена прямо на ангела-странника в розовом свитерке, на Туриана и его жену.

Ангелус схватил ее за первое, что под руку подвернулось, - большой черный узел волос на затылке. Оттащил ее с тропы под защиту скальной плиты, выступающей по ту сторону хребта, порвав при этом свои узкие американские брюки.

Над ними с оглушительным треском пролетали бесформенные пылающие шары разной величины, комья земли размером с небольшую дыню и меркнущие на лету брызги огненного дождя.

— М-могло и уб-бить, — выдавил Туриан, тяжело дыша.

Его жена, судя по всему, тоже запыхалась. Но потом он понял — это был прерывистый беззвучный смех.

— Хи-хи-хи! Ну и что? — Глаза у нее пылали точно лава.

— То есть как, кх-х, кх-х-х, «ну и что»?

— Ну и что? Хи-хи-хи! Разве это не лучше?

— Лучше, кх, кх, — чем что?

— Чем сдохнуть от водородной бомбы, хи-хи-хи! Разве это не... хи-хи-хи... более естественно?

Ангелус молчал, все еще тяжело дыша. Тут она прошипела:

— К тому же со мной-то ничего бы не случилось.

— А со мной, Лулубэ?

—  С тобо-ой? Ты ведь у нас Херувим. Ангелок. С ангелами ничего не случается.