Сердце Агрессора - [24]

— А когда ты выздоровеешь, я дам тебе пистолет. Ты убьешь Ранги и найдешь Реутова. Живой или мертвый, он должен оказаться у меня… Ты плачешь, Берт?! Плачь, плачь, парень. Я знал, что мы поймем друг друга!

— Эх, Сэм, Сэм. Как ты можешь понять меня. Ты выродок, вечно мстящий людям за то, что ты горк. Я плачу потому, что мне до смерти надоели твои ящерьи глаза и мерзкие лапы. И я так хочу, чтоб меня оставили в покое, что готов был бы разрядить в тебя твой поганый пистолет, если бы был уверен, что на этом все кончиться… — вот, что я мог бы ответить Сэму, но не стал этого делать.

Он меня все равно не услышит, да и зачем? Жизнь дороже.

4. Ларри:

Все люди в чем–то похожи друг на друга. Во всех человеческих поселениях есть улицы и площади. На этом сходство Хоккай—До с другими селениями заканчивалось.

Причудливые дома вдоль извилистых узеньких улочек. Маленькие, тесно заставленные лавками с продающейся пищей, площади. Толпы не обращающих на жару никакого внимания людей.

У хоккайдцев был хороший повод не обращать внимания на жару — они могли посмотреть на нас. Представляю себе такую живописную троицу. Гигант Реутов, с высоты своего двухметрового роста гордо оглядывающий копошащуюся у его ног толпу монголоидных горожан. Мичи, в рваной городской одежде семенящая за Реутовым. Я, в не менее рваной одежде…

Хоккайдцы не особо любят гостей. В Тростниковом Аду их охотники стараются не встречаться с охотниками из Ореховой долины. Живут в Хоккай—До только люди монголоидной расы. Ни одного горка или негра. И только один белый — комендант. Поселок каждый вечер отсылает в город положенное количество продуктов и шкур, а больше от них ничего и не требуют.

Мало кто из жителей Ореховой долины может похвастать, что был в Хоккай—До. Да и те рассказывают какие–то сказки. Им, правда, особо не верят, но желание туда попасть пропадает у многих.

У хоккайдцев свой язык, своя история, свои традиции.

Если весь городок похож на копошащийся рассветный лес, то их порт мне вообще не с чем было сравнить. Мы так и не подошли бы к причалам из–за сверхтолпы, но Реутов не привык останавливаться перед столь незначительными на его взгляд трудностями. Он подхватил нас обеих на руки и пошел. Он шел совершенно прямо. Ему приходилось крушить все на своем пути, пока люди не поняли и не начали уступать дорогу. Порт чуть не взорвался резкими гортанными криками возмущенного люда, но смелых настолько, чтобы что–то сказать этому человеку–тарану не нашлось. Так мы и дошли до причалов под приветственную ругань узкоглазых туземцев.

Реутов подошел к одной из лодок, и что–то сказал на местном языке сидящему там человеку. Мы с Мичи сидели на предплечьях гиганта, разинув рты от удивления. Абориген удивился не меньше нашего, но быстро оправился и затараторил, махая рукой в сторону стоящего у края портовой площади дома. Реутов кивнул, и мы с Мичи поехали в указанном туземцем направлении. Меня заедало любопытство:

— Реутов, откуда ты знаешь их язык? — тихо спросила я его.

— У него простая структура. Тем более, очень похожая на язык моей Родины. Проще вашей. Все образы имеют название. У Чао Веня весь язык болтается в голове постоянно. Я прочел его, запомнил и спросил, не довезет ли он нас до Ореховой долины. Ваш поселок они называют Тайе Во. Чао Вень, владелец судна, отправил нас к некоему Джидо за разрешением на выход из порта. Кем бы он ни был, мы разрешение получим!

— Не сомневаюсь, — сказала Мичи. — А почему ты просто не приказал Тяо Веню отвезти нас?

— Цепь запирает порт. Только Джидо может приказать опустить цепь.

— Примитив! — вырвалось у меня. — Ореховую долину с воды прикрывает лазерный луч. Почему мы просто не порвали цепь? Реутов, ты же можешь это.

— Зачем нам лишние сто тысяч врагов.

— Сколько?

— В Хоккай–до сейчас живет сто десять тысяч триста тридцать …один человек. Сейчас только родилась девочка…

Между тем обиталище Джидо критически приблизилось, и не успела я спросить Реутова, откуда он знает столь точную цифру, как мы уже пришли.

Мистер Джидо был занят, но Иль ведь вообще не имел понятия о вежливости.

— Это ты Джидо? — обратился он к наиболее богато одетому среди оборванцев, да к тому же сидящему среди стоящих человеку.

В наших с Мичи головах теперь звучал перевод разговора. Сидящий человек и внимания не обратил на Реутова. Воин поставил нас на землю, и в ушах зазвучал его мысленный приказ:

— Молчать!

Мы с Мичи уже молчали, но все равно, повинуясь приказу, наши челюсти сжались. В комнате повисла тишина. Тем весомей звучали слова Реутова:

— Мне нужно разрешение на выход из бухты.

Джидо оказался крепким мужиком. Быстро справился с оцепенением и ответил. В голосе его звучала усиленно скрываемая гордость и еще что–то такое ехидненькое:

— Ты считаешь себя сильным, чужестранец?

— Я — солдат, — ответил Реутов.

Сто против одного, что Иль удивился. Джидо, пожилой уже человек, медленно наклонил голову к запакованной в шелк груди и сказал:

— Вода в озере поднялась и стала мутной. Драконы поднялись со дна, и разбивают лодки с храбрыми и сильными солдатами. Через сто часов вода спадет. Если тебе есть, чем заплатить — ты попадешь туда, куда хочешь!