Сердце Агрессора - [21]

— Реутов, как здесь здорово! — воскликнула Ларри, оглянувшись. — Смотри, какой здесь лес!

К своему стыду до возгласа маленькой девочки я на местность вокруг реки внимания не обращал. А стоило.

Лес действительно был замечательный. Деревья, никогда днем не страдающие от жары, покрыты светло–зеленым мхом, свисающим с веток, как волосы нечистоплотного старика. Мясистые ярко–зеленые листья блестели тысячами покрывающих их капель влаги.

Лесным великанам наверняка больше нравилось вот так стоять, плотно сомкнув ряды, у животворной реки, чем биться с соперниками за каждую каплю вдали от нее. Их жизненный уровень был выше, чем в остальном лесу и они не желали уступать это место ничему другому. Могучие корни, как насосы, качали воду. Могучие стволы передавали ее вверх к листьям и плодам. Плоды падали, гнили и, смешиваясь с водой, нужные дереву вещества снова и снова поднимались к листьям и плодам. Вот он — символ земной империи! Корни — это завоеванные планеты, которые работают на сердце империи. Ствол — это рудовозы и космические рефрижераторы. Листья — бездельники блаженствующие в лучах солнца, имеют самый высокий жизненный уровень и делают вид, что правят. А плоды — это те подарки, которые правительство заботливо посылает на свои планеты — колонии. Ну, например, это те же каторжане… Ох, как они здорово гниют здесь на Конвикте! Зато регулярно отсылают к сердцу желанный светит.

Ну да ладно, с Землей я еще надеялся встретиться, а пока на глаза попалась та самая тропа, что вывела нас к реке. Теперь она тянула многострадальную спину вниз по течению и терялась за огромными валунами. А над мрачными громадами валунов вилась тоненькая струйка дыма.

Мичи и Ларри уже тоже заметили этот сигнал опасности.

— Что будем делать? — спросила Мичи.

— Тихо, — приказал я девчонкам. — Я пойду вперед. У валунов вы остановитесь.

Я вытащил из–за пояса плазменные пистолеты и, стараясь тихо ступать по шатким камням, пошел к дыму.

Пошел и вскоре убедился в относительной безопасности источника беспокойства. На широкой песчаной излучине реки стояло несколько надувных временных домиков, горел костер, у расчищенной площадки для какой–то летающей машины навалена куча бочек и ящиков. Возле костра копошился только один человек. Оружия нигде не было видно.

Я подождал еще несколько минут, послушал импульсы разума на сотню шагов вокруг. Во временных домиках людей или горков не было. Не произнеся ни звука, я позвал сидящих за валуном девушек. Потом спрятал пистолеты и вышел из укрытия.

Вот он удивился. Но виду не подал. Долго смотрел, щуря серые глаза, на нас против солнца, потом широко улыбнулся и сказал:

— Привет.

Ларри быстро освоилась и ответила:

— Привет. Я Ларри Реутова, это мой отец, Иль Реутов и двоюродная сестра Мичи Катетт. Мы идем в Хоккай—До.

— Странная у вас, однако, дорога. В это–то время суток… Меня зовут Ганс Кукушкинд.

— Помалкивай! — подумала Ларри, явно обращаясь ко мне.

Я и не собирался вмешиваться — был поглощен чтением мыслей Кукушкинда. Ганс уже рассказал мне, что их здесь семь человек: трое геодезистов, трое геологов и водитель летающей машины. А Ларри продолжала выдумывать. Ее фантазия, казалось, не знала предела:

— Мы живем, вообще–то, в Ореховой долине, но дядя Ацтек приехал за нами из города, и мы гостили у него…

Мысли Ганса лучше просачивались сквозь кости черепа, чем слова через плотно сжатые зубы. А думал он о поразительнейших вещах. Ну, например, об огромном месторождении светита под скалами хребта лейтенанта Ринсса, о загадке развалин поселка Ла Легран, о неправдоподобности рассказа этой маленькой лгуньи. Ну, насчет последнего я быстро его успокоил, а то он уже начал вспоминать, где поставил «винчестер». Покопавшись в его памяти, удалось выяснить, что «винчестер» — это огнестрельное не нарезное крупнокалиберное оружие. Ганс Кукушкинд окончательно успокоился, что Ларри немедленно приписала к своим ораторским способностям.

— Ну ладно, — сказал он. — Что мы стоим–то. Пойдемте чай пить.

Мичи Катетт:

Деревья бежали вдоль реки. А мы плыли на плоту и смотрели на них. Метров через четыреста ниже лагеря геологов речка успокоилась, ее дикий смех утих, и стало возможным наше плавание.

У гостеприимных геодезистов мы хорошо поели, отдохнули, поговорили, построили плот и мило попрощались. Мы с Ларри перецеловали небритые щеки мужчин, Реутов пожал руки, ласково улыбнулся, и оттолкнул плот.

Хорошо плыть. Лучше плохо плыть, чем хорошо идти, тем более хорошо плыть, когда плохо идти. Хорошо плыть, только немного скучно. Впереди Хоккай—До.

Энтони Ранги:

Большой шмон — это Большой Шмон. Большой шмон — это всегда много работы и много шума. Последний раз мы его проводили в городе, когда кто–то взорвал пути монорельса вместе с полностью загруженным очищенным светитом поездом, а потом минерал растащили горки. Ни один уважающий свое потомство и жизнь человек не прикоснулся бы и пальцем к миллиграмму этой гадости, а горкам уже все равно нечего терять. Но тогда мы знали, где искать и что искать.

Теперь мне нужен был этот наглый живучий инопланетянин в человеческой шкуре и те, кто ему помогал. А тысяча моих подчиненных ловили грабителей кассы ДНК и того человека, который провел их в здание научного центра компании. Парни, в отличие от меня, рыли землю носами в тщетных поисках. А я поторапливал их, и ломал голову над тем, где же искать Реутова. Просто представить себе не мог, как выудить секреты его потрясающей живучести в случае, если он попадется мне в руки. И если бы сам Токугава не читал раз в десять часов донесения бригадиров, я бы и пальцем не пошевелил, чтоб найти этого ублюдка, создающего столько проблем.