Сердца в броне - [3]

Спаренный пулемет залился длинными очередями. Сухой треск распарывает воздух, чаще заговорила пушка. В боевом отделении стало душно от пороховой гари, щипало глаза, першило в горле.

С трудом протискивая свою атлетическую фигуру, Останин стал пробираться в боевое отделение, чтобы выброситься через башенный люк, крышка которого служила надежным щитом. Но механика опередил радист Чирков. Он быстро выскользнул из переднего люка и плюхнулся в набухший грунт. Через несколько минут мокрого и измазанного в глине Григория товарищи втянули в танк.

Вытирая лицо грязным рукавом комбинезона, он стал докладывать, но грохот пушечных выстрелов, пулеметная дробь и звон стреляных гильз заглушали слова.

Тимофеев приказал прекратить огонь. Старшина бросил пустой пулеметный диск и спустился с сиденья, а Чернышев, не мешкая, стал устанавливать новый диск.

— Докладывай! — нетерпеливо проговорил Тимофеев.

— Левая гусеница перебита и сброшена, два опорных катка — вдребезги. На фугас напоролись, — скороговоркой выпалил Чирков.

Лейтенант опустил голову и задумался. Он молчал долго, словно считал взрывы мин за бортом танка.

— Что же будем делать? — не вынеся длительного молчания спросил Горбунов.

Тимофеев, ни к кому не обращаясь, стал размышлять вслух:

— Да, ходовую часть нам здорово подбили. В таком аду и не отремонтируешь — перебьют, как куропаток. — Голос его звучал глухо, взволнованно. — Тут и не высунешься. — Опять наступила долгая пауза. Бойцы молчали, ни о чем не спрашивая больше своего командира. Они знали: сейчас, в этот трудный момент, он должен тщательно взвесить свое решение, и не торопили его.

А Тимофеев и в самом деле не торопился приказывать. Конечно, как командир, отвечающий не только за судьбу танка, но и за судьбу целой танковой роты, он вправе отдать любую команду, и экипаж выполнит ее. Выполнит, не задумываясь над тем, что ожидает каждого из них — смерть, ранение, жизнь. Но сейчас обстановка была не такой, как обычно, и лейтенанту хотелось, чтобы подчиненные не только умом, но и сердцем приняли его решение, и он, прервав слишком затянувшуюся паузу, спокойно продолжал:

— Есть два выхода: первый — остаться в машине и драться, пока свои не выручат. Второй — ночью покинуть машину, оставить ее врагу и пробиваться к нашим. — И коротко, как взрыв: — Выбирайте!

Танкисты переглянулись. Их молчание показалось Тимофееву вечностью. Резким движением он сорвал с головы шлем, провел рукавом кирзовой тужурки по потному лбу, тряхнул шапкой русых волос и уже собирался что‑то сказать, но его опередил Останин:

— Второй путь не наш, товарищ лейтенант, не пристало нам, коммунистам, бежать с поля боя. Думаю так: будем драться, пока живы, и не покинем машины. Она еще пригодится нам. Верно я говорю?

— Машины не бросим, — решительно поддержал старшина Горбунов. — Кинуть танк, а потом что же, — пешки, воевать будем, али в обоз пойдем?

— Никаких обозов! — в один голос ответили Чирков и Чернышев. — Будем драться! Ясно, как дважды два, — закончил Чернышев.

Лицо Тимофеева просветлело. Взглянув на боевых друзей, он, не скрывая радостного волнения, проговорил:

— Другого я от вас, друзья, и не ждал. Спасибо. Принято: будем обороняться! А теперь все по местам, гитлеровцы могут завладеть танком.

— В батальон бы доложить, товарищ лейтенант, так ведь рация повреждена — совсем чертовый передатчик не работает, — как бы оправдываясь, проговорил Чирков.

— Скоро ночь, вот и воспользуемся ею, — ответил Тимофеев и склонился над перископом.

•

Крымская ночь легла на землю. Сперва робко, потом все смелее одна за другой появилось на бездонном небе несколько звездочек. Они слабо мерцали, подмигивали, будто успокаивая плененных железной коробкой бойцов: дескать, держитесь, поможем. Но звезды были далеко, как и те, от которых действительно могла прийти помощь. Для сидящих в танке расстояние было, пожалуй, одинаковым — что до звезд, что до своего батальона.

Чирков Г. И.

Начало примораживать. Немцы не стреляли, но держали танк под осветительными ракетами. Через ровные промежутки времени в небо взлетали белые искрящиеся шары вспыхивая там мириадами ярких звезд и подолгу вися над одной точкой, обливали местность желтоватым трепещущим светом.

Танкисты молчали. Что делать? Что предпринять?

— Знаете что, братцы, — негромко окликнул товарищей Чирков, — не попробовать ли мне махануть к своим? А? Надо же доложить.

— Брось, Гриша, — почесал затылок Горбунов, — вон как светят, чтоб им искры из глаз. Подобьют.

— А я, Семен, ужом проскользну. Не сидеть же взаперти и дожидаться, чего там немцы придумают.

— Действительно, давай. Иного выхода нет — сказал Тимофеев. — Только осторожно, здесь минное поле.

— Порядок будет, проберусь товарищ лейтенант — бодро ответил Чирков.

Тихо открылась крышка верхнего люка. Выждав момент, когда очередная осветительная ракета начала гаснуть, Чирков протиснулся наружу.

Скользнув по холодному металлу башни, он опустился на землю и, полусогнувшись, побежал от машины. Затаив дыхание, товарищи наблюдали за Чирковым через приоткрытые люки. Его силуэт уже начал сливаться с ночной темнотой, когда, шипя, взвилась новая ракета и повисла прямо над танком. Вслед за ней в воздухе скользнула цепочка трассирующих пуль. Вонзаясь в землю именно там, где чернела фигура Чиркова, разноцветные искорки рикошетом взмывали вверх и причудливо таяли над самой землей.