Сердца Лукоморов - [25]

- Чудила ты, чудила! - возмутилась копия. - Кто же так загадывает на Оборотня?! Ты же на Лешего загадал! Да и то всё перепутал. Осину нужно валить под Иванову ночь, валить её не куда попало, а на восток нужно и на восток лицом поворачиваться. Эх, ты... Я появился только потому, что скучно мне стало одному в болоте.

- А что же ты, дядюшка Леший, лесной житель, в болоте делаешь? спросил его мужичок. - Твоё законное место в лесу, среди ёлок бегать, в мягком мху ночевать. Чего же ты по болоту шастаешь?

- Да вот, нужда меня заставила, - вздохнул дядюшка Леший.

- Что ж это за нужда у тебя? - поинтересовался я.

- Да такая вот со мной история приключилась, - поморщился дядюшка Леший. - Ладно уж, расскажу, может вам на пользу пойдёт...

И вот что он нам рассказал...

Глава восьмая

Как Леший и Кикиморка полюбились,

потом поссорились, а потом...

Поначалу я жил, как и все Лешаки, в лесу. Тогда в лесу правили не Демоны, а Лесной Царь Берендей. При этом Царе мы, лесной народ, горя не ведали.

Потом пришли Демоны, которые множество лесов уничтожили, лесной народ с насиженных мест согнали. Тишина воцарилась в весёлых и шумных до этого лесах Берендеевых.

Я, в те времена, когда Лесной Царь Берендей правил, озорной был, бедовый. Страсть как проказничать любил. Бывало, пойдут девчата сельские по грибы, ягоды, я и ставлю на пути у какой-то из них грибы: белые, да подберёзовики с подосиновиками. Увлечётся девчушка грибами, я её и заманю подальше в лес. Она спохватится, что заблудилась, начнёт аукать, а я вокруг неё бегаю, аукаюсь голосами подружек, морочу ей голову, вожу по лесу. Пока она поймёт, что это её Леший за нос водит, голову морочит. Поругает меня, я и выведу её из леса на опушку.

Много всякого проказничал да озорничал. Весело жить в лесу было. Радостно. Птиц к нам прилетало великое множество. Детишки деревенские в лес часто приходили. Мужики за дровами ездили. Зверушки всякие водились.

Как известно, мы, Лешие, народ лесной, но как-то забежал я на край леса, и увидел большое болото. Интересно мне было, как и кто на болоте живёт. Отправился посмотреть. И почти тут же провалился в трясину.

Я - туда! Я - сюда! Я вырываться - меня вниз тянет. Я выпрыгнуть стараюсь, а меня только глубже засасывает. Перепугался я не на шутку, да как заору во всю глотку! Только что толку? Посмотрел я вокруг - куда глаз достаёт - всюду кочки, осока, да туман болотный. И ни одной живой души. Затих я, понял, что смерть моя пришла. Так мне себя жалко стало, что закрыл глаза и тихонько заплакал.

А что мне ещё оставалось? Подумал даже, что не лучше ли мне самому утопиться, чем медленной смерти дожидаться? Только я собрался нырнуть с головой, как слышу, кто-то смеётся рядом. Ну, я подумал, что это у меня в ушах звенит от волнений, да от напряжения. Открыл глаза, смотрю - на кочке рядом со мной сидит Кикиморка и смотрит на мою торчащую из болота рожицу, болотной тиной залепленную.

Смотрит и смеётся.

Ей-то, конечно, хорошо смеяться, на кочке сидя, а мне вот в холодной болотной жиже каково сидеть?

Посмотрел я на неё, сидит существо, ножки, ручки тонюсенькие, словно ниточки. Как она только на таких ножках себя носит? Как она такими ручками что-то держать может? Она же, наверное, до рта ложку сама донести не может.

Завёрнута в лопухи большие болотные, рожица у неё вытянутая, нос вниз свесился, рот большой, как у лягушки, а глазки, как булавочные головки. Зато уши как те лопухи, в которые она завёрнута. И волосёнки у неё зелёные и реденькие, тоненькие, вроде как паутина.

Рассердился я на Кикиморку, да как закричу на неё, что я тут тону, а она, страшилище, вместо того, чтобы спасть меня, сидит на кочке, да смеётся.

Кикиморка выслушала мою брань. Замолчала, протянула ко мне ручки тоненькие, да и выдернула меня, как морковку из грядки. Откуда только сила взялась?

Я давай скорее по траве-осоке валяться, грязь с себя обтирать. Ну, кое-как вытерся, почистился, как сумел, хотел Кикиморку поблагодарить. А её и след простыл. Повертел я головой туда-сюда, вижу идёт она вдали по болоту, плечи согнула и плачет в голос.

Догнал я её, спрашиваю, кто её обидеть посмел? Она отвечает, что обидчик этот я. И она потому плачет, ч. И не то обидно, говорит Кикиморка, то я её страшилищей назвал, а то, что лучше бы на себя посмотрел.

Ну, я наклонился над лужицей, и увидел мордаху, мхом заросшую, уши по плечам висят, сучок вместо носа, да ещё и грязью весь с головы до ног залеплен. И вдруг так смешно мне стало. Стою над лужицей, смотрю на себя и смеюсь. Кикиморка поначалу ещё пуще заплакала, думала, что я над ней насмехаюсь, потом посмотрела, видит, смеюсь я, в лужицу на себя глядя.

Подошла, встала рядом, заглянула в лужицу, увидела там мою физиономию, рядом свою, и давай тоже хохотать. Я присмотрелся, она, когда смеётся, очень даже ничего. И уши вполне оригинальные. И всё остальное тоже.

Вот так мы посмеялись сами над собой, помирились, да и подружились.

Кикиморка меня с болота пошла провожать, мы с ней встретиться на завтра договорились, так вот незаметно полюбились, встречаться стали почти каждый день. Гуляли на краю леса и болота. Потом договорились в гости друг к другу по очереди ходить. И первой должна была Кикиморка ко мне пожаловать.