Сердца и судьбы - [2]

Ф. Уэлдон, надо заметить, неизменно питала интерес к традициям английского юмора. Наряду с Диккенсом, чье влияние, ввиду очевидной жанровой принадлежности к святочной сказке, так ощутимо в публикуемом романе, Уэлдон всегда высоко ценила иронию Джейн Остен, тонкую, отмеченную многообразием оттенков. Автор романа «Сердца и судьбы» подступалась к классике вполне профессионально, ее собственная литературная карьера начиналась с создания сценария по роману Дж. Остен «Гордость и предубеждение», а в 1984 году писательница опубликовала довольно неожиданную для тех, кто был знаком с ее предыдущим творчеством, представленным в основном романами на современную тему, книгу. Это были «Письма к Алисе, только что прочитавшей Джейн Остен», в которых был явлен удивительный сплав беллетризованной биографии с эпистолярным романом, вымысла с документом. Самым интересным в этой книге были наблюдения Уэлдон над природой художественного мастерства «несравненной Джейн». Сочинительница, жившая на рубеже XVIII – начала XIX веков, привлекла Уэлдон глубоким психологизмом, мастерством детали, искусством иронии и камерностью художественного мира, способного тем не менее вобрать историческую правду времени. Камерность в сочетании с постижением своего времени – не в этом ли своеобразие таланта самой Уэлдон, чувствительной к урокам мастеров слова прошлых веков.

В книгу об Остен Уэлдон ввела значимую для ее нынешнего творчества метафору о Городе Воображения, в центре которого высится величественный Дворец Шекспира. Высокая оценка писательницей роли воображения, способности выстроить на основе знания реальности увлекательный, насыщенный событиями сюжет, примечательна. В одной из состоявшихся в начале 80-х годов в Москве бесед Уэлдон подчеркнула, что ее привлекают возможности драматизации жизненных обстоятельств, неожиданные повороты человеческих судеб, постижение в этом смысле опыта классики. Высказанные Уэлдон мысли находят подтверждение в ее творческой практике, увлекательность фабулы и занимательность сюжета в ее книгах 80-х годов очевидны. В романе «Сердца и судьбы» она не раз напомнит читателю о своем понимании задач искусства – «лучше широкие, яркие чарующие мазки полуфантазии, чем скучный, педантичный пуантилизм реальности».

Раскрепощению творческого воображения способствует и избранный писательницей жанр сказки, в нем естественны натяжки и преувеличения, обилие счастливых и трагических случайностей. У читателя дух захватывает от приключений, в которые Ф. Уэлдон ввергает крошку Нелл, дочь любящих друг друга, но постоянно конфликтующих между собой Хелен и Клиффорда: тут и похищение Нелл негодяем Эриком Блоттоном, чудесное спасение в ходе происшедшей авиакатастрофы, затем пребывание в качестве приемной дочери в семье престарелых и бездетных французских аристократов, автокатастрофа и снова чудесное избавление, бегство из жуткого приюта для умственно отсталых детей-сирот, жизнь на Дальней ферме, а затем, после ареста покровителей, существование приживалки в семье хозяев собачьего питомника, и в довершение всех испытаний – отъезд в Лондон и устройство в модный дом Лалли, на фирму своей матери. Все эти головокружительные кульбиты, по воле автора проделанные Нелл, призваны стать доказательством силы судьбы, хрупкости человеческого счастья, необходимости беречь его, наслаждаясь каждым дарованным судьбою мгновением, – такова, по всей видимости, мораль придуманной Ф. Уэлдон современной сказки. Книга, кстати, может быть прочитана и как роман о судьбе. «Вы думаете, что живете во дворце, – обращается к нам писательница. – На самом же деле – в карточном домике. Пошевелите одну карту, и все зыбкое сооружение немедленно рухнет».

И все же не только для того, чтобы преподать мораль, как того и требует сказка, или развлечь читателя, сочинила всю эту историю о хорошенькой и кроткой Нелл и о ее доверии к судьбе Фэй Уэлдон. В книге, и в этом ее эстетика, есть проникновение в те пространства, где царит воображение, где душа художника, наслаждаясь свободой, принимается играть, творить театр, воссоздавать стихию театральности. Потому столь естественно возникает в романе не потерявшая своего значения метафора о жизни – театре, об искусстве, которое творит жизнь. «Каждый человек, – пишет Уэлдон, – в конечном счете встречает всех остальных – актеров на выходных ролях в спектакле своей жизни». Судьба человека, как и судьба актера – сыграть свою роль до конца, так, как предначертано провидением, грандиозным постановщиком этого спектакля жизни. Цепь случайностей, нагромождений, совпадений лишь на первый взгляд неестественна, а на самом деле эта «нереальность» и есть подлинная жизнь, она стягивает узлом множество спутанных нитей, и вот снова все переместилось, изменилось, переплелось…

«Спросите себя, – обращается Уэлдон прямо к читателю, – ведь верно, что правда еще более невероятна, чем выдумка?.. Моя повесть старательно копирует жизнь, и потому-то иногда, вероятно, представляется неправдоподобной».

Впрочем, мысли Уэлдон об искусстве не всегда облечены в столь парадоксальную, игровую форму, стимулирующую эстетико-философское восприятие взаимосвязей красоты и истины. Реализуя присущее ей мастерство нраво– и бытописательства, Уэлдон создает достоверную картину Мира Искусств, представив его различные ипостаси: и высокую, и массовую, коммерциализованную. Судьбы большинства героев романа так или иначе связаны с этими разными формами функционирования искусства в обществе.