Серая слизь - [63]

…Это называлось “Атмода”. Atmoda – “Возрождение”, официально зафиксированный в учебниках истории этап (третий: после конца 19-го и начала 20-го веков) национально-политического ренессанса, увенчавшийся обретением окончательной и бесповоротной независимости. И “Ат-мода” – двуязычная русско-латышская газетка, в конце восьмидесятых печатавшая самые радикальные статьи “демократической”, антикоммунистической то бишь, направленности. Русскую ее версию Эйдель и редактировал.

На “Атмоду” (газету) Эйдельман забил сразу по реализации “Атмоды” (движения) – после провозглашения Саэймой (Сеймом – в который(-ую) в девяносто первом спешно переименовали Верховный совет ЛССР) государственной независимости. Эйделя потом многие уличали в рыночной коньюнктурности, он же, пожимая узкими плечами, говорил, что ему “просто стало неинтересно” – и, кажется, говорил искренне.

Из политических провокаторов Володя переквалифицировался в эротические: стал издавать газету “Давай!”. Только на этом, половом, поле (объяснял он какому-то интервьюеру из экс-метрополии) можно бороться с советским ханжеским наследием… Вероятно, он и сам верил в собственное объяснение. Но дело, сдается мне, было не совсем в этом. Эйделя ведь никогда особенно не привлекала БОРЬБА. Его всегда привлекал выпендреж.

Тогда все единодушно изумлялись подобному снижению медиа-градуса: где рупор свободной либеральной мысли – а где чэ/бэшно-зернистая бубсатая коровища, с комсомольским энтузиазмом отсасывающая из двух болтов, пока ее уестествляют в два ствола… И столь же дружно потом – лет пять спустя – все не просекли возгонку разухабистого порнографа Вована в аскетичного товарища Нобеля, главреда национал-большевистской “Генеральной линии”.

Последнее произошло уже вполне на моей памяти: еженедельник “Давай!” (“А почему такое название?” – “А когда его запретят, мы станем издавать газету “Давай-давай!”… а когда и ее запретят – “Давай снова!”… и так далее”) загнулся, аккурат когда я вошел в возраст его легитимной аудитории: восемнадцать (97-й)… Но я-то как раз означенной мутации – двойной – не удивлялся нимало.

Просто я в курсе эйдельмановского журналистского генезиса.

Сей зоопарк, впрочем, был не в моем багаже – историй про те времена и тех зверушек я наслушался в преогромном количестве и от самых разных людей.

Более всего – от Лехи Соловца, бывшего моим приятелем еще до того, как он стал коллегой Джефа по “Часу”. Правда, со многими фигурантами соловцовских телег я потом познакомился лично – но поздно, поздно: в них теперешних от них когдатошних не осталось не то чтобы совсем ничего – но крайне немного.

В большинстве своем они происходили из давно несуществующей, но в Риге до сих пор легендарной “Эс-Эмовны”, газеты “Советская молодежь” (позже “СМ”, позже “СМ-сегодня”). В перестроечные времена “Молодежка” – распространяемая еще на весь Союз по порт Находка включительно, с тиражами под миллион! – была аж главным конкурентом “Комсомольской правды”, бастионом политических свобод и профессиональных вольностей: цикл залепушных репортов с “места массовой высадки уфонавтов” в Пермской области (“М-ский треугольник” это называлось, вот) году в восемьдесят девятом читала, дурея, вся одна шестая суши… Тиражи накрылись вместе с государством, оную дробную часть занимавшим; к концу девяностых, после серии имущественных разделов-переделов загнулась окончательно и газета. И уже полностью ушла та специфическая атмосфера, что в позднесоветские и ранние постсоветские годы царила, говорят, в журналистских и околожурналистских сферах.

А было, говорят, весело.

…Кабан, он же Свин Свиныч, он же Ник (Коля) Кабанов, тогдашний “СМ-овский” завотделом Быстрого реагирования (которое одни остроумцы переиначивали в “Быстрое эрегирование”, другие просто приписывали к табличке на двери “…на пиво”), ныне депутат Сейма (от оппозиционной русской фракции с анекдотической номинацией ЗаПЧЕЛ – “За Права Человека в Единой Латвии”), нажравшись и обкурившись, подпаливал своей “зиппухой” датчики противопожарной сигнализации – а потом мучительно собирал глаза в кучку, коммуницируя со спешно примчавшимися по поступившему из двадцатиэтажного “домика” (Печати) сигналу огнеборцами.

…Алекс, он же Алехин Алексей Альбертыч, он же Альбертович, тогдашний волк репортажа и нелегальный иммигрант из Эстонии (смешно? а вот чтоб вам ломиться с места жительства, из Риги, к месту прописки, в Пярну, через лифляндско-эстляндские “рУобежи” мимо тормозных, но вооруженных “рУобежсаргов” – в ледяном болоте по пояс!..), ныне модератор (смотрящий-разруливающий на ролевых игрищах “толкиенутых” и иже с ними), – пачками трахал девок на пыльном подоконнике черной домпечатевской лестницы, неделями бессонно (рубясь на дохлой “трешке” в первую “цивилку”) квартировал в рабочем кабинете и – опять же, напившись пьян, но не забыв снять народовольские очочки, – буйно тряс буйными космами, танцуя на столе под “Girl, You’ll be a Woman Soon” из культового тогда и поколенческого теперь саундтрека к тарантиновскому “Палп фикшну”.

(…Тут желательно представлять себе это: Дом печати – он же Дом печали – совдеповски-угрюмая серая многоэтажка, сейчас окруженная строящимися “Солнечными камнями” и построенными ультрамаркетами “Олимпия”, а тогда сиро торчащая посреди пустырей Кипсалы у въезда на Вантовый, сейчас разобранная под офисы невнятных фирм, а тогда отведенная исключительно под редакции республиканской прессы; эту перманентную и повсеместную более-менее творческую пьянку, когда ответсек блевал в типографии в “пенал” пневмопочты (еще была пневмопочта, доставлявшая гранки в цех горячего набора!), дежурный редактор в каннабисном помутнении ставил на первую полосу шестьдесят четвертым кеглем шапку: “Люди, будьте бдительны!”, когда главред той же “ЭсЭмовны”, почти столь же, сколь газета, легендарный Блинов Альсан Сергеич квасил вместе с подчиненными в собственном кабинете, а его зам, еле стоя на ногах, промахивался стулом по голове перспективного внештатника, преграждающего ему путь к грудастой практикантке… – ничего такого я, увы, сам уже не наблюдал: на мою долю достались огражденные раскормленными секьюрити, заполненные сосредоточенными самовлюбленно-безграмотными вьюношами-де-вушками общие “конюшни” западного образца, где даже пива отродясь не видали… Но – были, говорят, люди не в наше время!)