Серая башня - [4]

По рынку пролетел шепот восхищения. На лице девушки не дрогнул ни один мускул. Она была так замечательно сложена, что нагота нисколько не унижает ее; Темная кожа ее будто бы мерцала.

— Сто сиклей! — начался торг.

Помощник продавца взмахнул в воздухе чем-то вроде деревянного цепа, бруски ударились друг о друга и раздался звонкий хлопок.

— Сто сиклей за эту прекрасную девушку, которая может послужить украшением любой спальни, которая уместна на любом пиру, которая восхитительна, как сама ночь, и страстна, как лунная дева! Сто сиклей за такое чудо — это же смешно! Я не буду ее продавать! О, неужели глаза меня не обманывают? Вы хотите умножить это число на два?! Я правильно вас понял, господин в одежде цвета горного ледника, устремленного

ввысь? Это похвально с вашей стороны! Я восхищаюсь вами, вы — истинный ценитель красоты. Но что я вижу? Нашелся еще один ценитель, и он предлагает вдвое больше, чем вы! О, переменчивость судьбы!…

Конан хотел бы взять эту девушку себе. Она ему понравилась. Но денег у него не было. Да даже если бы они и были, он не стал бы тратить их на покупку рабыни, с которой потом неизвестно, что делать. Не станет же он тащить ее за собой на край света? А бросить такую дорогую покупку будет жалко.

Конан отвернулся и столкнулся взглядом с толпой нищих мальчишек, вооруженных палками и камнями, которые зачарованно смотрели на его руку под плащом.

— Дядька, покажи меч! — закричал один из мальчишек.

— Это оружие не для сорванцов! — отрезал Конан и двинулся дальше, не обращая на толпу юных любителей древностей никакого внимания.

Он пересек базарную площадь, направляясь к вонзающейся в небо четырехгранной башне Шеват. Площадь, имевшая треугольную форму, со всех сторон ограничивалась высокими стенами с полукруглыми проходами. Всего их было шесть, как успел заметить киммериец. Все в этом странном городе было построено по строгим законам геометрии, как будто для того, чтобы еще ярче подчеркнуть человеческое безумие и царящий среди толпы беспорядок.

Конан вошел в проход, который вел к храму. Проход упирался в угол, рассекающий дорогу на две улицы. Люди разделялись на два потока — приблизительно одинаковые по численности. Киммериец наугад выбрал северное направление и через несколько десятков шагов увидел, что люди входят в маленькие ворота.

За ними располагалась площадь, находящаяся непосредственно перед храмом. От храма по диагонали расходились двухэтажные пристройки. Сам храм был обернут к площади западной стороной, и суровый лик Шеват взирал на прихожан с бесстрастностью мертвого камня.

Люди в большинстве сидели. Вновь входившие расстилали циновки и усаживались на них, снимая обувь и ставя ее позади себя. Здесь находились мужчины и женщины, по одиночке и семьями. Они переговаривались между собой возбужденными голосами. Богатые соседствовали с бедными, старые — с молодыми. Между молящимися бегали дети.

Конан остановился в воротах, и его несколько раз толкнули. Последний раз его толкнули весьма сильно. Он разозлился и ответил, не глядя, ткнув локтем.

— Полегче! — воскликнула какая-то женщина.

Конан повернул на вопль голову и увидел дородную даму с внушительным выменем, лежавшую возле его ног в весьма непристойном виде. Вокруг никто не засмеялся и не стал ругаться.

Киммериец протянул женщине руку и помог ей встать.

— Я не хотел вас обидеть, — сказал он. Женщина и не подумала на него обижаться. Она только хмыкнула, масляными глазами оглядев северянина с головы до ног и направилась дальше, вся колыхаясь, словно бурдюк с вином.

— Что стоишь, дикарь? — осведомилась другая женщина, моложе первой и намного стройнее, которая пришла вроде бы одна и была достаточно богато одета. — Ты разве не знаешь, что в западном дворе дома милосердной и справедливой Шеват нельзя стоять?

— У меня нет циновки, — сказал Конан.

— О, — обрадовалась женщина. — А я как раз захватила лишнюю!

Конан вознамерился было достойно ответить ей, что это он выбирает женщин, а не они его, что он не сядет на ее циновку, тем самым воспользовавшись женской милостью, что унизительно для настоящего мужчины… но не успел даже открыть рта.

Зазвучали трубы и барабаны. Все люди на площади разом опустили головы. Конан предпочел подчиниться обычаю, бросив на землю свой плащ и положив меч перед собой.

— Ого-го! — прошептала назойливая женщина, опустившаяся на циновку рядом с Конаном. — Ты — настоящий воин!

Сидевший впереди мужчина обернулся и смерил женщину и киммерийца недобрым взглядом.

— Молчу, — сказала женщина.

Трубы вопили все сильнее, барабаны стучали быстрее, и Копан решил, что сейчас у трубачей лопнут легкие, а у барабанщиков разорвутся мышцы рук, и все разом стихнет. Но музыка, если так можно было ее назвать, все длилась и длилась.

Конан не удержался и поднял взгляд.

Ворота храма медленно открывались. Там сперва стояла тьма, а потом появилось сверкание. Сверкали десятки зеркальных щитов, поднятых вверх. Наконец ворота открылись полностью, и музыка стихла. Над зеркальными щитами несли трон, на котором находилось что-то ослепительно белое.

— Повелительница любит вас! — закричали глашатаи.