Серафим Саровский - [173]

В продолжение пустыннаго его жития, приходящим к нему из монастыря братиям, для посещения и принятия пользы от его советов, давал он иногда наставления, сообразныя требованию каждаго, а иногда, желая сохранить безмолвие, от приходящих удалялся, или, ничего не говоря, падши ниц на землю, не вставал до тех пор, пока пришедшие к нему оставляли его в любезном для него безмолвии. Исконный враг, Диавол, не терпя видеть таковых доблественных подвигов Старца, делал ему разныя искушения, особенно ночью, во время молитвы, такое сильное делал нападение, что поднимал его на воздух, ударял об пол так сильно, что ежели бы не помощь Божия подкрепляла его, то от таковых ударов и кости могли бы сокрушиться. А потому он тем, кои требовали его совета для прохождения жизни пустынной, говаривал, что живущему в пустыне должно быть как бы распятому на кресте, и что в монастыре живущие борются с противными силами, как бы с голубями, а в пустыне, как со львами и леопардами.

Но сколько ни старался Диавол воспрепятствовать доблестному сему подвижнику в его течении и удалить от жизни уединенной, однако все усилия его остались тщетны: ибо таковыми искушениями ничего успеть не мог; напротив, сам от него был побежден, и принужден был со стыдом отступить от него, не произведши изменения в трезвении ума его.

Но когда Диавол не мог сам по себе причинить твердому отшельнику никакого вреда: то употребил на сие орудием злых людей. 1804 года 12-го Сентября пришли к Старцу три человека из соседних крестьян. Он был в это время в своем огороде. Крестьяне приступили к нему и требовали от него денег, говоря, что к тебе ходят мирские люди и носят деньги. Он им отвечал, что я ни от кого ничего не беру; но они, не поверяя его словам, положили вынудить требуемое насильственным образом. Один из них сначала ударил его в голову так крепко, что у него пошла из уст и ушей кровь, — потом били его смертельно и, связав ему руки и ноги, притащили его в сени его келлии, где до тех пор били, пока сочли его уже умершим. По таковом бесчеловечном поступке они осматривали все у него в келлии и, не нашедши ничего, кроме скудных съестных припасов, удалились. От сих смертельных ударов он едва мог придти в чувство и кое-как развязать себя. На другой день весь израненный с большим трудом пришел в обитель во время литургии. Он был весь окровавлен, волосы его были смяты и смешаны с сором, руки избиты, уста запеклись кровию и несколько зубов было выбито. Увидев его братия в таком жалком положении, ужаснулись и спрашивали, что с ним случилось? Он просил их позвать к себе Строителя и Казначея, которым все случившееся с ним объявил. Строитель Исайя и Казначей очень о сем сожалели. После того узнаны были те крестьяне, которые его избили; но он, простя их, упрашивал Настоятеля, чтоб и он никакого с них взыскания за сие не делал; в противном случае лучше он соглашался, чтоб его из обители выслали, нежели им какое-либо оскорбление нанесли. Так он был незлобив и отпутал обиды врагам своим! По некотором времени, предстательством Божия Матери, как он о сем открыл одному из братии, получил он от тех причиненных ему побоев исцеление. После сего просил он у Настоятеля позволения паки возвратиться в свою отшельническую келлию. Настоятель, по совету братии, уговаривал его остаться навсегда в монастыре, опасаясь подобных случаев; но он отвечал, что не страшится таких нападений; ибо решился претерпевать все оскорбления, какия бы ни случились, подражая Мученикам, страдавшим за Господа нашего Иисуса Христа. Настоятель, видя твердость его духа, оставил его при его желании, и он возвратился в свою пустынную келлию.

К Строителю Исайи Отец Серафим имел великое уважение и любовь: ибо Исайя воспринимал его при пострижении в монашество от Евангелия, и был ему духовный Отец. Посему по смерти сего Строителя, скончавшагося 1807 года, лишение коего было для него великою потерею, он предал себя совершенному безмолвию, и ни с кем не говорил, пребыв в молчании около трех лет. Удрученный летами Старец и изнуренный от долговременных подвигов, постепенно ослабевал в силах своих, так что уже не мог по прежнему обычаю приходить в монастырь в праздничные дни для приобщения Святых Тайн. Сие побудило его переменить пустынную жизнь. По благословению Строителя Нифонта, он оставил пустынную свою келлию, пробыв в ней около шестнадцати лет, и переселился в монастырь 1809 года Майя 9-го дня. Настоятель и братия весьма обрадовались его переселению: ибо могли всегда его видеть и пользоваться примером его благочестивой жизни.

По вступлении в монастырь, он затворился в своей келлии и опять, по прежнему своему обычаю, предал себя безмолвию и уединению, в течение пяти лет никого почти не принимая ни из братии, ни из посторонних посетителей. Он не хотел требовать для себя даже нужных потребностей. В его келлии не было огня; волосы на голове свалялись так, что едва ножницами кое-как могли подстричь их и снять наподобие шапки. Одежда его была всегда одинакова. На теле своем носил он вериги. Умертвив в себе ко всем мирским прелестям желание, он всегда пред очами имел память смертную, по учению Иисуса сына Сирахова: Помни последняя твоя, и во веки не согрешиши (Сирах, гл. 7. ст. 39). Он упросил сделать себе дубовый гроб и поставил его в сенях своей келлии, у котораго часто моляся, всегда готовился к исходу от здешней к вечной жизни, и сидел в келлии своей как во гробе, подобно живому мертвецу. Редкие из братии могли его видеть и с ним беседовать. Он приходящих к нему учил ходить в церковь неопустительно, заниматься умною молитвою, проходить послушание, какое Начальников будет возложено, и стараться паче всего быть мирну. Нужная же пища для него приносима была чрез одного, живущаго с ним, брата в его сени и тут поставляема. Так приносили ему оную до самой его кончины. Часто случалось, что кто нибудь из братии заставал его в келлии на молитве или в чтении, и, желая воспользоваться его наставлениями, предлагал ему разные вопросы; но он, не обращая на его слова никакого внимания, оставался при своем занятии, и пришедший к нему брат принуждаем был удалиться, не получив от него никакого ответа на предлагаемые вопросы. Таково было его безмолвие и углубление в самого себя!