Серафим Саровский - [160]
В связи с закрытием Саровского монастыря, настроение монашек подавленное, но они уверены в том, что не закроют их Дивеевский монастырь и убеждены вообще, что монастыри будут существовать, т. к. по их словам сам Серафим сказал: «Что придет время, будет гонение на монашество и на монастыри, и разойдется монашество в одни ворота, а вернутся в другие». В этих их словах проскальзывает уверенность, что настоящая власть должна скоро смениться.
Врид Уполномоченного — [подпись]»>{808}.
Вот как описала те трагические события мать Серафима (Булгакова) в своих воспоминаниях:
«На 4-й неделе Вел. Поста разогнали Саров, а после Пасхи явились к нам.
Начались обыски по всему монастырю, начиная с игуменского корпуса и затем по всем корпусам. Описывали казенные вещи и проверяли все наши вещи. Была весна, все цвело, но мы ничего не видели. В тяжелые дни пошла я к блаж. Марии Ивановне. Она сидела спокойная и безмятежная:
— Мария Ивановна, поживем ли мы еще спокойно?
— Поживем.
— Сколько?
— Три месяца!
Начальство уехало. Все как будто бы пошло опять своим чередом. Прожили мы ровно три месяца, и под Рождество Пресвятой Богородицы 7/20 сентября 1927 г. нам предложили уйти из монастыря. Все это лето монастырская жизнь днем проходила как будто бы своим обычным порядком, но как только начиналась ночь, откуда-то являлись совы, садились на крыши корпусов, и весь монастырь наполняли своим зловещим криком. И так было каждую ночь. Как только объявили разгон, совы куда-то делись.
В то время жили у нас в ссылке двое владык: архиепископ Зиновий Тамбовский и епископ Серафим Дмитровский[168]. В самый праздник Рождества Богородицы Вл[адыка] Зиновий служил обедню в храме Рождества Богородицы. Певчие запели запричастный: стихиру «Днесь, иже на разумных престолех почиваяй Бог…», и не смогли дальше петь. Все плакали, и вся церковь плакала.
Владыка Серафим служил обедню в Соборе. После обедни он сказал проповедь, что сейчас каждой из нас поднесена чаша, но кто как ее примет. Кто только к губам поднесет, кто выпьет четверть, кто половину, а кто и всю до дна. Также он говорил, что в монастыре все мы горели одной большой свечей, а теперь разделяемся каждая своей отдельной свечечкой.
В следующую ночь оба владыки, м. Игумения[169], благочинные и некоторые старшие сестры были арестованы и отправлены в Нижний Новгород, а оттуда в Москву, где их освободили и предложили выбрать место жительства.
После этого до праздника Воздвижения службы в храмах еще продолжались. Последняя служба была на Воздвижение, всенощная и обедня в храме Всех Скорбящих Радости.
После обедни певчие запели, как обычно в Прощеное воскресенье, «Плач Адама». Все сестры прощались. Вся церковь плакала.
В Сарове монахи ушли в понедельник 4-й недели Поста, а мы на другой день Воздвиженья. Тем и другим был вынесен Крест»>{809}.
Игуменья Александра (Траковская), наблюдая за событиями, происходящими в Саровской пустыни, и предчувствуя надвигающиеся на Дивеевскую обитель все более жесткие репрессии, начала готовиться к закрытию монастыря. «Желая спасти святыни, она раздавала особо близким людям иконы, кусочки камня, на котором молился старец, частицы его одежды и мантии. Но икону «Умиление» — в молитве перед ней преставился ко Господу батюшка Серафим, — его личные вещи, частички мощей настоятельница оставила у себя до 1927 года, пока однажды не получила от Бога особое вразумление. Уложив все это в телегу и закрыв чем-то, не привлекающим внимания, она отправила подводу в Муром со своими послушницами, переодетыми в крестьянские платья. По дороге им встретились представители власти, ехавшие, как выяснилось потом, закрывать монастырь, но, милостью Божией, подводу они не остановили»>{810}.
После закрытия монастыря Дивеевские сестры разошлись по окрестным селам и деревням, в Арзамас, Нижний Новгород и Москву. В день закрытия обители 21 сентября 1927 года была арестована матушка игуменья Александра и проживавшие в монастыре на положении ссыльных владыки Зиновий (Дроздов) и Серафим (Звездинский), которым была назначена новая ссылка — за пределами Нижегородской губернии. Матушка Александра и владыка Зиновий выбрали для себя местом ссылки провинциальный город Муром, в который постепенно стали собираться Дивеевские сестры. Игуменья с ближайшими помощницами купила деревянный дом, находившийся рядом с западной стеной Благовещенского монастыря, который на долгие годы стал негласным Дивеевским подворьем. Стараниями сотрудников Православного Свято-Тихоновского богословского университета установлено 65 имен[170] подвижниц Дивеевской обители, которые неукоснительно продолжали служить Господу на новом месте жительства.
«Тайный Дивеевский монастырь существовал в условиях советского режима, не теряя связи с легальными формами церковной жизни того времени: дивеевские монахини не только открыто посещали богослужения, но… пели на клиросе, алтарничали, шили облачения, снабжали священство необходимыми богослужебными книгами. В то же время эта видимая жизнь не означала духовного компромисса с безбожной властью и была только верхушкой таинственной жизни четвертого удела Богородицы, сохраненного вопреки всему заступничеством его Небесной Игуменьи и подвигом его насельниц. Стоит указать и на уникальность этого опыта: ни Лавра, ни Оптина, ни иной какой-либо из крупных русских монастырей, насколько известно, не продлил подобным образом свою жизнь после закрытия. Уникален также как сам факт сохранности Дивеевских святынь, так и то, что хотя сведения о тайном монастыре у власти были, он не был окончательно разогнан и уничтожен… Иными словами: дивеевские монахини столько же хранили святыни, сколько святыни хранили их»
