Сепсис - [13]

— Есть один подход… — вставил слово другой сподвижник Дикого. — Телка у него, Светка, кажется, зовут. Серый втерся в нее по самые уши. А она его не кнокает, но бздит по-черному. А сорваться не может. Ножки-то короткие… От Серого не спрячешься. Серый ведь…

— Ты короче раскладывай! Без анализов… Где ее найти? Я ей сделаю предложение, от которого она не выкрутится… Давай реквизиты.

— Сам я не знаю… Ее один залетный из Узбекистана знает. Только он не блатной. Полукровка. Хотя понятия соблюда…

— Слушай, Марат, давай короче. Этого залетного сможешь достать?

— Смогу. Алик Пирожок. Он каким-то…

— Пирожок? Его знаю. Так он в Москве?

— Да, в Москве он, на каком-то рынке рулит.

— Давай, пригласи его. Скажи, Рудик просит его зайти. На бокал вина сухого, — сказал и запнулся: вспомнил, что Алик не пьет спиртного.

… Пирожок оказался солидным, степенным мужчиной лет 45–50, с грустными и очень отзывчивыми глазами. Никак не выветрила из него Москва этой провинциальной манеры — переступать порог дома с подарками. Войдя, он передал одному из шестерок Рудика пакет и с почтением но, сохраняя достоинство, поздоровался с Диким.

Дикий пил вино, а перед трезвенником Пирожком поставил гранатовый сок и пахлаву, специально заказанную для гостя. Знал: печеное было слабостью Алика. Единственной. Все остальное было силой.

— Ну как ты, Алик?.. Да, дочки нормально учатся? Проблем нет?

— Уже закончили, Рудик. Твоими радениями.

— А я при чем? — наигранно изумился Дикий.

— Ты, может быть, забыл, а я помню. И дочери помнят, как ты помог им.

— Так ведь они у тебя умницы-разумницы! Для чего им помощь?

— Все так, только, чтобы ум свой обнаружить, им надо было экзамен сдать. А вот документы у них не принимали. Мол, иностранцы. Я и деньгами входил, и консульство подключал, — не пролезло. А ты только слово шепнул ректору, и допустили их. Приняли документы. Так что, Рудик, я должник твой.

Рудик, самодовольно посмеиваясь, долил в бокал вина.

— Я и забыл… Эх, Алик, если всех, кому я хорошее сделал, на Манежной площади собрать — не поместились бы… А таких, как ты, которые добро не забывают — на пальцах одной руки Ельцина пересчитать можно. А ты потому помнишь, что сам добро любишь делать. Таких людей единицы: я, ты, да Маля… Да, Алик… Я как раз сейчас одно доброе дело намерен сделать. Потому тебя и позвал. Помощь твоя в этом добром деле нужна.

Дикий изложил свою просьбу. И удовлетворенно отметил, что Пирожок проявил энтузиазм: Алик и сам был очень озабочен судьбой Светы. Ее, как и многих других земляков, Пирожок опекал. И ее нынешнюю беду принимал близко к сердцу. А предложение Дикого решало все проблемы.

— Считай, Рудик, что она согласна. Мне ее даже укатывать не придется: она, бедолага, ждет не дождется, как из лап Серого вильнуть.

…От Дикого Алик поехал прямо к принужденной любовнице Серого. Зашел к ней без опаски: Сергею он был представлен как двоюродный брат Светы, так что его визит у Серого никакого ажиотажа не вызвал бы.

— Вот что, Светка. Есть возможность вернуться в Самарканд.

— Какая возможность, Алик? Ты же знаешь, этот гад меня из-под земли найдет. У этой мрази знаешь какие длинные и гадкие руки… Бр!.. — Она поежилась и обиженно надула губки. — Попала я, Алик, как кура в щи… Нет, нет, не думай, я тебя совсем не виню! Никто здесь не виноват. Одна я…

— Ты подожди, — Пирожок успокаивающе положил руку ей на плечо. — Ты же знаешь, я для ветра не разговариваю. Сказал — есть возможность, — значит есть! Приедешь в Самарканд, позвонишь вот по этому телефону — спросишь Зафара. Его оповестят о тебе. И с той минуты ни один Серый, Белый или Серобуромалиновый к тебе не приблизится. У этого Зафара в Узбекистане могущество такое, что…! Короче, положись на мое слово. Кроме того, получишь десять тысяч зеленых.

Света заглядывала в его глаза, пытаясь понять — явь ли это? Алику она привыкла верить, но Серый… Этот гад разрушил все ее прежние представления и веры: в справедливость, в добро… Хотя Алик зря не обнадежил бы… Эх, была не была! Хуже, чем сейчас, быть не может. Воспоминания о подонке Сергее разрешили ее сомнения.

— Согласна! — выдохнула она. И словно путы свалились с ее ног и с души.

Заручившись согласием Светланы, Рудик стал готовить месть:

— Охарактеризуй мне Серого, сестренка. Что он такое?

— Сергей? — Света вскинула на Рудольфа злой взгляд. — Он… как бы выразиться поделикатней?.. мразь, подонок, мерзопакость!

— Это понятно, — согласно кивнул Дикий. — А какие у него привычки?

— А какие у подонка привычки: нажраться, налакаться и кувалды свои распускать. Он такая мразь! В постели — дерьмо дерьмом, а когда кончает — орет, как свинья недорезанная.

Рудик с Костей отозвались на эту деталь коротким переглядом.

— Что, всегда орет? Орет голосом или словами?

— Словами. Грязным матом… Как будто ему яйца выдергивают.

Снова коротко переглянулись мужчины. Одобрительно отнеслись они к экзотической манере Серого.

— В общем, сестренка, сделаем так…

Шеф Серого свои уикенды проводил на охраняемой даче, и потому суббота была узаконенным выходным для Овчинникова. Суббота и воскресенье были его днями. К Светке обычно он приходил между десятью и одиннадцатью ночи, основательно погуляв в каком-нибудь кабаке. За вынужденную трезвость пяти рабочих дней в субботу он отрывался. Его приходилось вносить на руках. До постели. В постели же он в помощниках не нуждался. Здесь обходился без помочей.