Сентябрьские огни - [20]
Незадолго до полудня Ирен различила прямо по курсу неясные очертания островка с маяком. Исмаэль решил обойти его, чтобы с помощью стремительного маневра приблизиться к береговой линии вплотную и пристать в крошечной бухточке, скрывавшейся в глубине острова, скалистого и угрюмого. Ирен благодаря пояснениям Исмаэля уже немного поднаторела в искусстве навигации и элементарной физике ветра. Она послушно следовала указаниям спутника, и, действуя сообща, они преодолели силу течения и проскользнули в узкий канал с отвесными берегами, который вел к старому причалу маяка.
Остров представлял собой всего лишь пустынный утес, выступавший из воды посреди лагуны. На скалах расселилась внушительная колония чаек. Некоторые птицы с явным любопытством следили за чужаками. Но основная часть стаи взмыла в небо. По пути Ирен обратила внимание на старые деревянные постройки, прогнившие под натиском непогоды за те несколько десятков лет, что они простояли заброшенными.
Сам по себе маяк выглядел как изящная башня, увенчанная многогранным фонарем. Башня возвышалась над одноэтажным домиком, бывшим жилищем смотрителя.
— Кроме меня, чаек и пары-другой крабов, здесь много лет никто не появлялся, — сказал Исмаэль.
— Не считая призрака пиратского корабля, — пошутила Ирен.
Юноша подвел яхту к пристани и спрыгнул на берег, чтобы привязать швартовый трос, укрепленный на носу. Ирен последовала его примеру. Надежно пришвартовав «Кеанеос», Исмаэль взял корзинку с едой, которую ему собрала тетя. Мадам Юпер была свято убеждена, что невозможно ухаживать за девушкой на голодный желудок и следует удовлетворять инстинкты в порядке их приоритета.
— Смотри. Если ты любишь истории о привидениях, то это тебя заинтересует…
Исмаэль открыл дверь домика смотрителя и пропустил Ирен вперед. Девочка вошла в старое жилище, и ей показалось, будто она только что шагнула назад во времени на два десятилетия. Комната была подернута туманом, образовавшимся от многолетней сырости, но обстановка оставалась нетронутой. Мебель, десятки книг и предметов находились на своих местах, как будто призрак увел смотрителя нынче на рассвете. Ирен повернулась к Исмаэлю. Девочка выглядела ошеломленной.
— Подожди, ты еще не видела маяк, — сказал он.
Юноша взял подругу за руку и повел ее к винтовой лестнице, которая вела на верхушку башни. После вторжения в заповедное место, затерявшееся во времени, Ирен почувствовала себя непрошеной гостьей и одновременно искательницей приключений, стоявшей на пороге открытия удивительной тайны.
— А что случилось со смотрителем маяка?
Исмаэль ответил не сразу.
— Однажды ночью он сел в лодку и покинул остров. И даже не позаботился захватить свои пожитки.
— Что заставило его так поступить?
— Об этом никогда не рассказывали, — ответил Исмаэль.
— А что думаешь ты? Почему он это сделал?
— От страха.
У Ирен перехватило дыхание. Она бросила взгляд через плечо, ожидая каждое мгновение встречи с призраком утопленницы, скользящим по винтовой лестнице бесплотной тенью с протянутыми к ней когтистыми лапами, с белым как мел лицом и черными кругами вокруг горящих глаз.
— Тут никого нет, Ирен. Только мы с тобой, — сказал Исмаэль.
Девочка неуверенно кивнула.
— Только чайки и крабы, да?
— Именно.
Лестница выходила на площадку маяка, сторожевую вышку над островом, откуда открывалась панорама Голубой лагуны. Ребята ступили на платформу. Свежий ветер и ослепительное солнце рассеяли тени миражей, навеянные обстановкой в домике смотрителя. Ирен глубоко вздохнула, покоренная волшебным зрелищем, которое можно было увидеть только с высоты башни.
— Спасибо, что привез меня сюда, — прошептала она.
Исмаэль кивнул, неловко уводя взгляд в сторону.
— Хочешь поесть? Я умираю с голоду, — заявил он.
Ребята уселись на краю платформы, свесив ноги в пространство, и отдали должное содержимому корзинки. На самом деле они не особенно проголодались, но еда занимала какое-то время, руки и мысли, вытесняя остальные.
Голубая лагуна дремала вдали, нежась под лучами полуденного солнца, равнодушная к тому, что происходило на скалистом островке, лежавшем в стороне от большого мира.
Три чашки кофе и целую вечность спустя Симона все еще находилась в обществе Лазаруса, забыв о существовании времени. Обычная дружеская болтовня, с которой все начиналось, превратилась в долгую и содержательную беседу. Они обсудили книги, путешествия, говорили о значимых эпизодах из своего прошлого. Через пару часов Симоне стало казаться, будто она знала Лазаруса всю жизнь. Впервые за много месяцев она осмелилась разбередить душу и поделиться мучительными воспоминаниями о последних днях жизни Армана, ощущая благодатное чувство облегчения. Лазарус слушал ее внимательно, сохраняя почтительное молчание. Он знал, когда необходимо направить разговор в иное русло, а когда лучше позволить реке воспоминаний течь свободно.
Симоне было трудно выдержать дистанцию и продолжать относиться к Лазарусу как к патрону. Она уже воспринимала кукольника как друга, хорошего друга. По мере того как проходил день, Симона осознавала (испытывая целую гамму чувств, от уколов совести до почти девичьего смущения), что в другой ситуации, в другой жизни удивительное родство душ могло бы стать залогом более близких отношений. Тень вдовства и памяти застилала ее внутренний горизонт, словно грозовые облака, плывущие по небу вслед уходящей буре. Точно так же невидимое присутствие больной жены Лазаруса пропитало атмосферу Кравенмора. Незримые свидетели в темноте.
