— Лиззи, сестричка, я была уверена, что он тебе не подходит. Я думала, тебе с ним не справиться.
— Джесси, сестричка, ты все врешь. Ты поступила так потому, что он тебе самой нравится и ты хотела избавиться от соперницы.
Джессика поняла, что ее приперли к стене, и переменила тактику.
— Да, ты права, — призналась она. — Тодд мне и правда немного нравился. Но, честное слово, я не знала, что у тебя это так серьезно. И потом, видишь, как все хорошо кончилось, ведь оказалось, что он на самом деле тебя любит. И сегодня он это доказал. Он чудесный парень, и я рада за вас обоих.
— Джес, так, значит, ты подглядывала за нами? — упрекнула ее Элизабет.
— Да будет тебе, Лиз. Я же сказала, что была не права. Давай забудем об этом, а? У тебя ведь тоже случаются промахи.
— А как насчет «Келли»?
— Ну сколько можно объяснять! Перестань, Лиз, я больше не могу. И вообще, спать пора. У меня голова раскалывается. Я, наверное, заболеваю. Голова горячая, вот пощупай. — Она наклонилась к сестре, лицо у нее побелело, как будто жить ей осталось считанные часы.
Элизабет пропустила эти причитания мимо ушей. Взяла Джессику за плечи и повернула ее к себе, так что они оказались лицом к лицу.
— Объясни еще раз, Джесси.
Это было сто лет назад. Ну давай все забудем.
— Нет, Джессика, я требую.
Элизабет была всего на четыре минуты старше Джессики, но при определенных обстоятельствах она могла повести себя как настоящая старшая сестра. Судя по всему, разговор предстоял серьезный и Джессике в этот раз не выкрутиться — она это поняла и разрыдалась.
— Вся школа думала, что это я была в баре «Келли». Как ты могла это допустить! — выговаривала сестре Элизабет. — Как ты могла так поступить со мной? Это чудовищно!
— Прости меня, пожалуйста. Очень тебя прошу, прости, — умоляла Джессика. По ее лицу ручьем текли слезы. — Знаю, я поступила ужасно, я и тогда это понимала.
— Я бы никогда такого не сделала.
— Да, знаю, и от этого мне еще хуже. Но я, ничего не могла поделать…
— Почему?
— Потому что… — начала она, но не договорила. Речь ее прервалась рыданиями; всхлипывая, шмыгая носом, она бормотала, что ей стыдно, что она ужасная эгоистка и так далее и тому подобное. Но Элизабет не так-то просто провести! Она не собиралась прощать Джессику, пока та не откроет истинную причину своего поведения.
Наконец исчерпав весь запас извинений и жалких слов, Джессика поняла, что ей ничего не остается, как только открыть Элизабет правду.
— Я думала, если в школе станет известно, что я была в баре с этим жутким типом, то мне конец, — повинилась она. — По уставу нельзя быть капитаном болельщиков, если за тобой числится хоть один низкий поступок. Я не могла этого допустить, Лиз. Ты ведь знаешь, что для меня значит быть капитаном болельщиков.
— Ну а я как же? Тебе все равно, что я буду страдать безо всякой вины? Ведь и у меня могли быть неприятности.
— Но у тебя же никаких неприятностей не было! И не могло быть. Ты ведь не капитан. И я была абсолютно уверена, что из газеты тебя не выгонят. Конечно, кое-кто болтал о тебе всякие глупости, ну и что из того? Всегда кто-нибудь о ком-нибудь сплетничает. Поговорят и забудут, тебе это ничем особенным не грозит, а для меня это было бы катастрофой. Я бы этого не пережила. И потом, Лиз, я была уверена, что ты бы и сама помогла мне, если бы я тебя попросила. Ведь правда?
— Не знаю, не знаю.
— Ну если бы ты поняла, как для меня это важно?
— Может, и помогла бы.
— Помогла! Конечно бы, помогла! Но я не успела попросить тебя. Все произошло так быстро. Джессика снова заплакала:
— Ты же знаешь, ты мне дороже всего на свете. Если ты не простишь меня, я просто умру. Ну пожалуйста, Лиззи.
На этот раз она говорила искренне, и Элизабет сдалась.
— Не могу я долго на тебя сердиться, — — сказала она. И не успела добавить еще какие-то слова, как Джессика обняла ее с такой силой, что бедняжка Элизабет вскрикнула.
Она тоже обняла сестру. Как бы они ни ссорились, между ней и этой ее половинкой, этой точной ее копией всегда будет существовать некая необъяснимая и очень крепкая связь. Связь совершенно особая, никогда ни с кем такой связи у нее не будет. Изменить это не может никто. И это понимает не только она, но и Джессика.
Джессика вся светилась от счастья. У нее такая тяжесть спала с души. Она не могла жить спокойно, когда сестра сердится на нее. Элизабет это знала, и ей самой доставляло радость сделать Джессике приятное.
И все-таки в этот раз надо было как-то наказать Джессику. У нее уже мелькнул в голове один план, она его никому не расскажет — только Тодду, поскольку без него он не осуществим.
