Сенсимилья - [11]

Капитализация компании выросла в тысячу раз за последние два года. Суть проекта удается держать в секрете. Для общественности — мы просто создали самый большой вычислительный центр в мире и разработали новую методику конструкторского проектирования и автоматического строительства. Чудо, конечно — но при таком громадном количестве участников — везде тишина.

И судьба моя мне не принадлежит. Лечу, словно мотылек на огонь.

Председатель налил еще один стакан ледяной газировки. Помедлил минуту и достал из стола плоскую бутылочку. Без пятидесяти граммов — никак…

Темно-фиолетовое небо порозовело вдоль линии горизонта. Ветер нес пыль повсюду, клубящиеся вихри перекатывались один в другой, поднимались вверх небольшими торнадо, ограничивая видимость до нескольких сот шагов. Пустыня не любит вмешательства в свою интимную жизнь. Но сейчас с ней боролся умелый противник.

Пыль штормовыми волнами разбивалась о невидимую преграду, очерчивая громадный периметр. Там, словно под колпаком, кипела жизнь. Если можно, конечно охарактеризовать подобным словом суету стройки, ведь там не было ни единой живой клетки.

В центре громадного круга на добрых пару сотен метров возвышались стапели космостроительного завода. Сверху он напоминал цветок ромашки, простершей к небу гигантские лепестки. В сердцевине бутона монументалился вороненый корпус исполинского транспортного корабля. Конструкция его, линии обводов были изящны с любого ракурса, по твердыне бегали роботы-сборщики, напоминавшие гигантских пауков. Насекомые тащили вверх и вниз инструмент, тянули кабели, вспыхивали звездочками гамма-сварки; вот с полсотни их следуют за кран-балкой, поднимающей на головокружительную высоту здоровенную деталь двигательной системы; левее и ниже, сквозь зияющий проем, прямо в чрево будущего космического зверя, устремилась нескончаемая вереница тягачей, набивающих пузо левиафана разнообразной технологической всячиной; на самом верху, по палубе вдоль тела, медленно шагал кран, волоча часть рубки, падение которой могло бы уничтожить небольшую деревеньку.

Вокруг бутона лучеобразно расходились вспомогательные цеха. Это были глухие серебристые строения без единого шва или окошка с наружной стороны. Внутри раскалялись разнообразные станки, в полностью автономном режиме изготовлявшие кишки для кита. Из торцов ангаров бил яркий неоновый свет, расчерчивая бал причудливым калейдоскопом.

Недалеко от центра площадки, но в стороне — настолько, чтобы не мешать процессу и оставаться под надежной защитой электросилового поля — расположилась злополучная башня.

Виктор Иванович стоял возле самой границы пылевого фронта, нервно вздрагивая при каждом порыве ветра, секущего куртку и смотрел на пирамиду.

Наклонные панели ее, ярко-белого цвета, были стерильно-чисты. Грани были утоплены и, в образовавшихся щелях, можно было разглядеть молниеобразные разряды, равномерно поднимающиеся вверх, один за другим. Синее свечение усугубляло яркость башни настолько, что глядеть на нее незащищенными глазами было болезненно. На усеченной верхушке пульсировал красный шар. Он не имел материальных границ, состоял из плазмы или раскаленного газа. Если внимательно присмотреться — можно было бы заметить, что пирамида пульсирует не просто так, а подчиняясь некому внутреннему ритму, почти музыке — и молнии, и шар, и меняющаяся белизна панелей представляли беззвучные ноты произведения.

Да что ж это такое? Подобной конструкции Бабышев ранее не встречал. Экспертная группа, спешно собранная для анализа ситуации, выдвигала различные предположения. Реактор. Генератор электросилового поля. Ремонтная база. Дополнительный вычислительный центр. Один чудик выдвинул даже предположение, что это памятник. Дескать, "Сенсимилья" решила увековечить себя вот таким пафосным образом.

Главного конструктора не покидало плохое предчувствие. Чем дольше он глядел на пирамиду, тем острее вспыхивали в его душе огоньки тревоги. Какие, к черту, памятники! Солнышко приготовило нам сюрприз… И что остается делать нам, червякам… Только ждать. Кусать губы, орать друг на друга, обвиняя не пойми в чем.

Скоро нам все пояснят.

Частью шестого чувства Виктор Иванович страстно желал, чтоб это скоро уже наступило. Но, другой — не меньшей — он боялся до дрожи в коленях и слез в глазах.

Да что же это такое, на самом деле?!

Ученый вздохнул и побрел к вездеходу, ожидающему поодаль.

Рабочий день подходил к концу. Скорее бы. Вадик тарабанил по клавишам, словно бегун на последних метрах.

Домой, легкий ужин, почитаю чего-нить и спать.

Поймал себя на мысли, что ждет сна, как манны небесной. Его ночные приключения превратились в зависимость. Неимоверно приятную.

За недолгие часы, пока спал — проживал целую жизнь.

В самом начале работы на «Сенсимилью» он выполнял простые операции. Сейчас же, с переходом в царствие морфея, перед Вадимом представал целый мир.

Он попадал в сказочные дворцы неимоверной красоты, которые мог менять согласно поставленной задаче. Возводил башни мановением руки и достраивал новые этажи.

Рисовал причудливые картины на огромных холстах. Под ногами простирался обрыв, уходящий далеко вниз, об его основание пенились волны океана, радовавшего взор, уходившего вдаль, насколько хватало глаз. Вадик подхватывал кисть, мысленным усилием наносил на нее требуемый цвет и, словно бестелесный, взмывал вверх, к полотну, размером с футбольный стадион. Наносил мазок за мазком. Рисунок радовал, с каждым новым штрихом по телу расплывалось блаженство, будто невидимая цель становилась на йоту ближе. Хотелось продолжать и продолжать, поглядывая на красоту морской глади.