Сенсация, о которой никто не узнал - [3]

— Что у нас по расписанию сегодня вечером, миссис Морли? — поинтересовалась Молли.

— Коктейль в госдепартаменте, — ответила я.

На коктейль Молли магнитофон не взяла. «Слишком много фонового шума», — объяснила она. Я с удовольствием смотрела, как она поедает пирожные, и засмеялась, когда представительный джентльмен, пожавший ей руку, отойдя, стряхнул с пальцев крошки. Цвета карамельно-ситцевого дня окрашивали и вечер, пока я не увидела Грету Фергюсон.

Она прошла мимо, не поздоровавшись. Она не здоровается со мной с того дня, как Флип стал председателем комитета, который прежде возглавлял ее муж.

Хотя официальным поводом к отставке послужило состояние его здоровья, мы с Гретой знали истинную причину. Флип собрал на сенатора Фергюсона столько компрометирующего материала, что тому впору было садиться в тюрьму. В обмен на председательское место Флип пообещал весь этот материал уничтожить. Он не выполнил обещания. В тот день, когда Флип анонимно передал всю информацию прессе, сенатор Фергюсон выбросился из окна своей квартиры на двадцатом этаже большого серого дома.

Когда я пришла к миссис Фергюсон с визитом соболезнования, она мне все рассказала. Серая стена дома, в котором жили Фергюсоны, стала второй стеной моей шахты.

После коктейля Флип улетел в Индианаполис. Я настояла, чтобы Молли провела эту ночь в нашем доме. Мы сидели на кухне, пили горячий шоколад, и Молли без умолку комментировала увиденное на коктейле. Я хохотала. Магнитофон оставался в ее сумке. Ничего не записывалось. Эту ночь я заснула без снотворного. Смех расслабил все мои закоченевшие мускулы.

Утром Молли сопровождала меня на завтрак для жен сенаторов. За ночь ее аппетит не уменьшился, а ирония по поводу собравшихся сосредоточилась на Лизе Ван Эклин, жене сенатора из Нью-Йорка.

— Господи, сколько драгоценностей, это на завтрак-то! — покатывалась она. — На четверть миллиона, не меньше!

— Они фальшивые, — успокоила я ее.

— Вы разбираетесь в драгоценностях?

— Только в Лизиных.

Настоящие драгоценности Ван Эклинов лежат, холодно поблескивая, в банковском сейфе. Нашем сейфе. Я увидела их, когда пошла в банк заверить документы, необходимые для поездки. Когда я спросила Флипа, он ответил, пожав плечами: «Давай скажем, что это наше небольшое вложение на старость. Сын Ван Эклинов попал в Мексике в тюрьму, его накрыли с наркотиками. Достойный сенатор из Нью-Йорка называет это археологической экспедицией. Ну, единственные раскопки, которые этот парень сможет себе позволить, — это подкоп под тюремную стену, и то, если повезет. Я получил эту информацию от одного репортера, который мне обязан. Когда я поделился новостью с сенатором Ван Эклином, он буквально засунул мне побрякушки в карман».

Серая стена банковского подвала стала третьей стеной моей шахты.

После завтрака Молли надо было успеть на самолет. Я вызвалась проводить ее, и мой шофер повез нас. По дороге она сказала:

— Вы были очень добры, миссис Морли, так добры, что я должна вам кое в чем признаться. В журнале хотят, чтобы я сделала беспощадную статью. Они считают вас воплощением пассивной женственности, пластмассовой куклой, которая движется к славе на фрачных фалдах своего мужа. Я не хочу трактовать вас таким образом. Я считаю, что вы сумели сформировать с мужем отношения сотрудничества и много работали, чтобы это сотрудничество стало плодотворным. Пожертвовав всем, вы участвуете в избирательной кампании, чтобы ваш муж, прекрасный, надо сказать, человек, достиг вершины. Я не хочу мешать этому. Я напишу статью, опирающуюся на тот разговор, который состоялся у нас в парке. Больше ничего в статью не войдет. Вы мне очень понравились, миссис Морли, во вы очень печальны. Ваша печаль для меня — тайна, но это не мое дело к не материал для статьи.

Глубоко тронутая ее словами, я почувствовала в глазах жжение, такое же, как в тот раз, когда стукнулась о ножку кресла и ощутила, что жива.

— Вряд ли это понравится вашему редактору, Молли.

— Есть и другие работы, — сказала она.

— А что могло бы удержать вас на этой?

— Сенсация. Какая-нибудь фантастическая сенсация. Чтобы хватило на всю жизнь.

— Когда ваш самолет приземлится сегодня, найдите на небе звезду и загадайте желание. Может быть, получится.

Глядя, как она поднимается в самолет, я загрустила, словно теряла что-то родное, и следила за самолетом, пока он не растворился в сером ноябрьском небе.

Всю дорогу домой это серое небо стояло у меня перед глазами. Я старалась вызвать в памяти образ Молли, ее веснушки цвета ржавчины и зеленые глаза, но взор застилало отсутствие цвета, серое небо.

Я вспомнила, как стояла у окна, ища спасения, и смотрела в серое небо, когда Флип сообщил мне, что мы не будем больше получать писем от стюардессы, которая грозила обнародовать свою с ним интрижку. Я не могла оторвать глаз от этого серого неба, потому что только что прочитала в газете, как была удавлена двадцатипятилетняя стюардесса, явная жертва попытки ограбления.

— Она получила работу за границей, — сказал Флип. — Мы больше никогда о ней не услышим.

Пласт серого неба стал четвертой стеной моей шахты. Я была замурована в ней. Только голова торчит наружу.