Сьенфуэгос - [62]

Уже собираясь уходить, он обернулся:

— Я буду держать вас в курсе.

Ингрид указала ему на стоящую на столе шкатулку.

— Не забудьте это! — попросила она. — Думаю, вам от нее будет больше проку.

Вне всяких сомнений, Луис де Торрес хорошо знал свое дело, а потому вместо того, чтобы продать драгоценности на острове, как поступил бы на его месте любой другой, предложил их в качестве заклада одному из ростовщиков, находившихся на борту. Это был еврей с Майорки по имени Фонсека, работавший на самого всемогущего Сантангела, банкира, чьими услугами пользовались короли и сам адмирал.

Часть полученных за украшения денег Луис потратил на покупку семян, уток, кур, кроликов, а также пяти молоденьких свинок, уже супоросых. Предусмотрительный толмач не сомневался, что большинству поселенцев, отбывших из Кадиса в бредовой надежде, что, едва прибыв в Новый Свет, они будут купаться в золоте, в действительности придется пахать землю и пасти скот. Ведь ему, как никому другому, было известно, что ослепившая мечтателей картина сказочных богатств, нарисованная Колумбом, не имеет ничего общего с действительностью — адмирал именно для того и рисовал эту картину, чтобы вдохновить энтузиастов отправиться за океан.

Оживление, вызванное прибытием необычайно большой эскадры, какие никогда прежде не появлялись в канарских водах, и активные поиски боеприпасов, людей и оружия, не могли не привлечь внимания тех, кто в это время сражался с последними гуанчами на Тенерифе, и едва до капитана Леона де Луны дошло известие, что корабли Колумба вернулись на Гомеру, он тут же поспешил вернуться в «Ла Касону».

Его резкость в отношении жены не оставляла сомнений, что он принял твердое решение.

— Если ты только попробуешь сесть на корабль, я тебя убью, — заявил он. — И во избежание худшего зла ты останешься в своей комнате до тех пор, пока не отчалит последний корабль.

— Когда отчалит последний корабль, тебе не потребуется меня убивать, — холодно ответила Ингрид. — Я покончу с собой.

— Сомневаюсь. Я хорошо тебя знаю. Твои религиозные убеждения не позволят тебе совершить самоубийство. Но даже если ты так поступишь, меня это не волнует. Я предпочитаю видеть тебя мертвой, чем в объятиях этого животного с гор. Боже! — в ярости воскликнул он. — Как бы я хотел вычеркнуть тебя из моего сердца! Как такое возможно, что я все еще люблю тебя, несмотря на то, как сильно презираю? Убирайся! Отправляйся к себе в спальню, потому что, если останешься здесь еще хоть на минуту — клянусь, я за себя не отвечаю!

Когда на следующий день ни о чем не подозревающий Луис де Торрес снова пришел в «Ла Касону», чтобы сообщить виконтессе де Тегисе, что мастер Хуан де ла Коса по старой дружбе с канарцем согласился уступить ей капитанскую каюту, он столкнулся лицом к лицу с обезумевшим от ярости виконтом, который прошипел ему прямо в глаза, что если еще хоть раз увидит шныряющим поблизости от его дома, то повесит прямо в одной из башен.

Луис де Торрес, после размолвки с Колумбом лишившийся должности королевского толмача, теперь участвовал в экспедиции как частное лицо и прекрасно понимал, что этот безумец вполне способен исполнить свою угрозу, а защитить его будет некому, и потому счел разумным вернуться на корабль, задаваясь вопросом, что теперь делать с двадцатью мешками семян, четырьмя здоровенными свиньями и дюжиной клеток с истошно клохчущими курами.

— На месте виконта я бы порубил вас на куски, — убежденно заявил Хуан де ла Коса, когда Луис рассказал ему о случившемся. — Прикоснуться к подобной женщине — всё равно что вызвать демонов.

— Она его не любит.

— Но она его жена. Это так грустно — пока ты рискуешь жизнью, пытаясь принести цивилизацию всяким дикарям, у тебя крадут то, что принадлежит только тебе. Если вернувшись домой я обнаружу, что жена спит с козопасом, я живьем шкуру с него спущу, — он немного поразмыслил и насмешливо поморщился. — Хотя в моем случае, думаю, речь может идти только о пастухе коров — моя жена сама весит как корова.

— Я обещал помочь.

— Кому?

— Им обоим, — пожал плечами Луис. — Он мне как сын, которого я всегда мечтал иметь, а она — та самая женщина, на которой я хотел бы жениться. И я чувствую себя не грязным евреем-сводником, а человеком, стремящимся соединить двух людей, который любят друг друга такой любовью, что я даже не верил, будто подобная есть на свете.

— Тогда оставьте все как есть, и эта любовь навеки останется столь же прекрасной, — скептически развел руками моряк. — Если они соединятся, то уже через пару лет горько об этом пожалеют. В большинстве случаев хорошие воспоминания предпочтительнее скверной реальности...

Три дня спустя, двенадцатого октября 1493 года, его превосходительство адмирал Христофор Колумб отдал приказ сниматься с якоря, и корабли, один за другим подняв паруса, взяли курс на юго-запад.

В эти минуты Ингрид Грасс, виконтесса де Тегисе, наблюдала за их отплытием с балкона своей спальни.

А капитан Леон де Луна, в свою очередь, наблюдал за ней из окна башни, задаваясь вопросом, какие мысли бродят в ее голове.

Когда последний парус скрылся за мысом Чайки, не осталось никаких сомнений, что эскадра вышла в открытое море, гонимая северо-восточным ветром, и повернуть назад ей будет теперь крайне сложно. Тогда капитан быстрым шагом пересек громадный особняк и вошел в комнату жены, где та неподвижно застыла в глубоком кресле, запер дверь и сухо приказал: