Семьянин - [3]

Бернис украдкой наблюдала за ней и увидела, как она достала из сумки письмо.

«Тогда причем тут это ожерелье?» — опять взорвалась миссис Корк.

«Какое еще ожерелье?»

«Читайте. Ведь вы же сами его написали».

Бернис в изумлении улыбнулась. Она знала, что ей больше не надо было обороняться. Она была горда своей щепетильностью: никогда в жизни она не писала своим любовникам. Это было бы все равно, что оторвать частицу самое себя; в этом было бы даже что-то неприличное. Конечно же она считала, что крайне непристойно читать чужие письма, в тот момент, когда миссис Корк совала ей письмо. Бернис взяла его двумя пальцами, взглянула и повернула другой стороной, чтобы увидеть имя автора.

«Это не моя рука, — сказала она. Почерк был размашистый. Она писала мелко, словно царапала. — Кто этот Бани? А кто Роузи?»

Миссис Корк выхватила письмо у нее из рук и прочитала его громыхающим голосом, который превратил все написанное в нелепость: «Я с нетерпеньем жду ожерелья. Скажи этой девице, чтобы она поторопилась. Обязательно принеси его в следующий раз. И, дорогой мой, не забудь флейту!!! Роузи». Вы что, не знаете, кто такой Бани? Да все вы прекрасно знаете. Бани — это мой муж», — сказала миссис Корк.

Бернис повернулась и указала на небольшой плакат, который висел на стене. На фотографии было ожерелье и три броши, которые она демонстрировала на выставке в очень модном магазине, специализирующемся на современных ювелирных изделиях. Внизу плаката стояли элегантно выведенные слова: «Изготовлено Бернис». Бернис прочитала это вслух, словно это была строка из поэмы. «Меня зовут Бернис», — сказала она.

Говорить правду казалось странным делом. Она вдруг почувствовала, пока произносила эти слова, что в действительности Уильям никогда не был в ее квартире, что он никогда не был ее любовником и никогда не играл здесь на своей идиотской флейте. Он был самая большая зануда в колледже, а между ней и этой женщиной, которую ревность так изуродовала, пролегла пропасть.

Миссис Корк все еще раздувалась от неверия. Однако, по мере того, как она изучала плакат, отчаяние запечатлелось на ее лице. «Я нашла это у него в кармане», — сказала она беспомощно.

«Мы все делаем ошибки, миссис Корк, — прозвучал холодный голос Бернис с другой стороны пропасти. А затем, чтобы быть щедрой в победе, добавила: — Разрешите мне еще раз взглянуть на письмо».

Миссис Корк протянула ей его, и Бернис вновь его прочла. На слове «флейта» в нее закралось сомнение. Рука ее задрожала, и быстрым движением она вернула письмо. «Кто вам дал мой адрес? Я имею в виду в колледже, — теперь в голосе Бернис звучало обвинение. — Существует правило, что ни адреса, ни номера телефонов не сообщаются».

«Да какая-то девица», — сказала миссис Корк, оправдываясь.

«Какая девица? Из справочного отдела?»

«Она кого-то привела».

«Кто же это был?»

«Я не знаю. Кажется, имя начинается на «У», — сказала миссис Корк.

«Может быть Уилер? Там есть мистер Уилер».

«Нет, это была молодая женщина, на «У» — Гловиц».

«Гловиц начинается на «Г», — сказала Бернис.

«Нет, — сказала миссис Корк, которая теперь твердо знала, что ничего не путала, и, уже побаиваясь Бернис, добавила: — Ее точно зовут Гловиц».

«Гловиц, — повторила Бернис, не веря своим ушам. — Роузи Гловиц. Она не молодая».

«Я не разглядела, — сказала миссис Корк. — Так ее значит зовут Роузи?»

У Бернис голова пошла кругом, и она почувствовала озноб. Пропасть, разделявшая ее и миссис Корк, сомкнулась.

«Да, — ответила Бернис и опустилась на диван, отодвинув от себя письма и газеты. Она почувствовала приступ тошноты. — Вы ей показывали письмо?»

«Нет, — ответила миссис Корк, и на какое-то мгновение показалось, что она опять стала хозяйкой положения.

— Она мне сказала, что вы чините флейту».

«Пожалуйста уйдите», — хотелось сказать Бернис, но у нее для этого не хватило дыхания. «Вас обманули. Вы обвиняете невинного человека. Я думала, что вашего мужа зовут Уильям. Он никогда не называл себя Бани. Мы все зовем его Уильям в колледже, а письмо это написала Роузи Гловиц». Но то злосчастное предложение про флейту было невыносимым для нее. Вдруг она стала солидарной с этой разгневанной женщиной, и ей самой хотелось яростно закричать, схватить флейту с колен миссис Корк и, швырнув о стену, разбить ее вдребезги.

«Я приношу свои извинения, мисс Фостер, — сказала миссис Корк неприветливо. В глазах и на лице у нее не осталось и следа слез. — Я вам верю. От переживаний у меня голова шла кругом. Вы меня поймете».

Красота покинула Бернис. Ей всегда казалось, что поведение ее некоторых любовников было самодовольным; Уильям же, хоть это представлялось мало вероятным, был самый странный. Он не оставался в постели, чтобы поболтать. Он вставал и устремлял свой взор в сад, словно путешествовал в прошлое своей жизни; он выглядел старше своих лет. Затем, почти молча, он одевался, а взгляд его был опять обращен в сторону сада. Голова его при этом выглядывала из ворота рубашки, или одна нога была в штанине, а весь вид его наводил ее на мысль, что он совершенно обо всем забыл. Затем он шел в переднюю комнату, возвращался с флейтой, усаживался в саду и играл. Однажды она сделала очень жестокую карикатуру на него, ибо он выглядел так комично: его длинная губа охватывала мундштук; глаза его были опущены, и казалось, что хилые высокие ноты — такие грустные и похотливые — клубились словно струйки дыма и исчезали в деревьях. Иногда она смеялась, иногда улыбалась, иногда это трогало ее, а иногда изумляло и злило. Она, однако, гордилась тем, что соседи сверху жаловались на шум.