Семья в огне - [5]

Сирена умолкла. Воздух в машине снова недвижим. Она проезжает мимо ресторанов, магазинов одежды и супермаркетов, которые мелькали за ее окнами много лет подряд – но ни в один она не заходила. На витринах красуются таблички с надписью «ОТКРЫТО», а над автосалоном фирмы «Кадиллак» колышется на ветру гирлянда из крошечных разноцветных флажков. Джун наблюдает в зеркало заднего вида, как все это уменьшается и скрывается из виду.

Эдит

Они заказали ромашки в стеклянных банках из-под варенья. Местные ромашки, представляете? А банки они сами собирали – все те годы, что были помолвлены. Мне это показалось ребячеством, даже дурью, особенно если учесть, что Джун Рейд – дама обеспеченная, уж на свадьбу-то дочери могла бы и раскошелиться. Но кому интересно мое мнение? Сунуть ромашки в банки с водой – с этим любой дурак справится, можно было и не приглашать флориста. Однако заказ есть заказ, у местных цветочниц с заказами всегда туго, и мы хватаемся за любую работу.

Банки хранились дома у Джун – в старой каменной пристройке рядом с кухней. Утром я должна была принести ромашки и украсить ими столы под шатром. Собирала я их заранее, на поле за домом сестры, благо оно целиком ими заросло. Для меня это даже не цветы, понимаете? Дело не в цене, просто для свадьбы они не годятся. Розы, лилии, хризантемы – пожалуйста, даже тюльпаны или сирень, если уж надо сэкономить. Но ромашки? Нет, увольте.

Помню, как молодожены пришли в мой магазин. Они держались за руки и все были мокрые от росы. Лолли была копия матери, только пофигуристей (у Джун, если мне не изменяет память, фигура почти мальчишеская). А он настоящий красавец – насколько красивыми могут быть славные добрые парни с высшим образованием.

Такие молодые… Почему-то это меня сильнее всего поразило. Я думала, молодежь нынче не женится. Особенно из богатых семей. Местные девчата – без амбиций и особых планов на жизнь – залетают и выскакивают замуж только так, это одно дело. И совсем другое – журналистка из Нью-Йорка, аристократка, можно сказать, и студент юридического факультета Колумбийского университета. Такая молодежь обычно под венец не спешит.

Но этой парочке явно было хорошо вместе. Вокруг них стояло облако любви и счастья, которое не столько взбесило меня (злобную и никчемную старую деву), сколько удивило. Такая любовь в наших краях – большая редкость. Все местные, даже молодые, работают с утра до ночи, им же еще учиться и кредиты выплачивать… У тех, кто постарше – ипотека, машины, нерадивые дети, которые прогуливают школу, бьют родительские автомобили и ввязываются в пьяные драки. Они и так слишком устают, а еще будь добр натягивай улыбку и изображай беспечное деревенское счастье перед искушенными нью-йоркцами, которые наезжают сюда по выходным. Последние капли терпения и вежливости они тратят на этих чужаков, а родным мужьям и женам ничего не остается. Горожане прибрали к рукам не только лучшие дома с самыми красивыми видами, лучшие продукты и да, цветы, – они забирают все лучшее от нас самих. Каждые выходные они приезжают на машинах и поездах, из которых начинают звонить и строчить сообщения: наколите дров, постригите газон, очистите подъездную дорожку и канавы, посидите с детьми, закупите продукты, уберите в доме, взбейте подушки. Некоторым надо даже установить елку после Дня благодарения – а после Нового года убрать. Они никогда не пачкают руки, не ощущают истинной тяжести бытия. Мы терпеть их не можем – но и жизни без них нет. Обычно эта странная система как-никак работает, но время от времени дает сбой. Как было с Синди Шоуолтер, официанткой из «Совы», которая плюнула в лицо одной старухе – та набросилась на нее с оскорблениями, когда Синди не поняла, о каком сыре идет речь. «Да и что это за сыр такой – “Эксплорер”?» – возмущалась потом Синди в церкви. Вечером я полезла в Интернет и вычитала про французский сыр Explorateur, который в наших ресторанах, конечно, не подают. Еще было дело: на ферме «Холли» сгорела конюшня с тремя лошадьми. Доказать ничего не смогли, но мы все знаем, что пожар устроил Мак Эллис, бывший конюх, которого Норин Шифф уволила за подделывание отчетных документов. Он промышлял этим много лет подряд, и вот наконец бухгалтер его прищучила. Арестовать его не арестовали, но слух пошел – и потом Мак очень долго не мог найти работу. Словом, за улыбками и радушными «Наконец-то вы приехали!», «Без проблем!» и «Мы с удовольствием!» прячется немало обид. Когда кто-то перегибает палку, все это может вылиться наружу.

Многие, особенно молодые девчонки, сочли, что Джун Рейд перегнула палку, когда начала встречаться с Люком Мори. Бабы за ним всегда бегали. Да, он был хорош собой, ничего не скажу. Отец Лидии в молодости тоже был красавчик, каких поискать, да и сама Лидия не дурнушка, мужики таких любят. Только вот девчонки по нему сохли потому, что он был совершенно не похож на местных. Как дикая орхидея на пастбище. Мы так и не узнали, кто его отец, но он точно был черный. Никто из местных не мог приходиться ему отцом – стыдно сказать, как это характеризует наш городок. Были у нас одни старички, бостонские ученые на пенсии, померли уже – она цветная, он белый. Да вот еще приемный сынок директрисы, Сет, тоже чернокожий, но в год рождения Люка ему было лет шесть или семь, не больше. Таким был тогда наш город, и люди не придавали тому особого значения – разве что изредка, когда случалось что-нибудь из ряда вон вроде рождения Люка Мори. С тех пор прошло лет тридцать, а ничего – по крайней мере в этом отношении – не изменилось. Конечно, отдыхающих становится больше, местных меньше. Последние один за другим продают свои дома, фермы и земли людям, которые за весь год проводят здесь в лучшем случае несколько недель: выходные да недельку-другую среди лета. Так и выходит, что большая часть домов в городе пустует. Они вычищены до блеска и битком набиты красивой мебелью, над дверями мигают огоньки сигнализаций, но внутри никого нет. Пару месяцев назад я ехала на машине по Саут-Мейн-стрит, в будни, часов в девять вечера – после ужина у сестры – и представляете, не увидела ни одного освещенного окна! Мы живем в фешенебельном музее, который работает только по выходным, а мы в нем – всего лишь уборщики.