Семья в огне - [6]

Раньше самыми большими и красивыми домами в Уэллсе владели местные. Мне ли не знать, я ведь сама выросла в таком доме, доме приходского священника. Мой отец как раз священником и был – в те времена им полагались хоромы с шестью спальнями, четырьмя каминами и сараем на заднем дворе. Нынешний же священник (дама по имени Джесси, можете себе представить?) разрывается на три церкви и живет на съемной квартире в Личфилде. Дом моего детства сдают молодой городской семье, а те приезжают сюда – да, вы угадали – только по выходным. Разумеется, они ни разу в жизни не были в церкви Святого Давида. Что неудивительно: нас, кто до сих пор ходит в церковь по воскресеньям, осталось от силы человек пятнадцать. В будние дни старая церковь тоже пустует. Мой отец давным-давно ушел на пенсию и вскоре после того умер, но я продолжаю ходить. С утра пораньше отпираю дверь своим ключом, доставшимся мне от папы, и украшаю алтарь пожухлыми цветами, которые не сумела продать за неделю. Все равно со скамеек никто не заметит, что они подвяли.

Набожные прихожане были бы потрясены, узнай они, что в Бога я больше не верю: разуверилась, когда маму одолел «Альцгеймер». Самая медленная и жестокая смерть, скажу я вам. Она заболела, когда я училась в старших классах, а умерла через неделю после моего сорокового дня рождения. К тому времени – точнее, задолго до него, – она стала совершенно неузнаваемой. Злой, ужасной старухой, да к тому же совершенно беспомощной. Моя сестра уехала учиться, а я осталась дома помогать отцу, который был слишком горд и бережлив, чтобы нанять сиделку. Конечно, я и без помощи обходилась, но девушке непросто найти парня, а уж тем более мужа, если она круглосуточно работает сиделкой в родительском доме. Я не трачу время на мечты о том, как могла повернуться моя жизнь, и не считаю, что молитвы бы что-то изменили. Я давно живу одна и отлично справляюсь без Бога – да и без мужа.

Большинство моих знакомых переехали в Торрингтон или в городки Миллиртон и Амения в другом штате. Но и там жизнь стала очень дорогой. И все же кто-то умудряется, как я, забиться в укромный уголок, в складки этого города, и незаметно там жить. Видимо, Лидии Мори это тоже удалось, только вот я не понимаю – зачем? Родных у нее тут не осталось. Под родней я, конечно, не семейство Мори имею в виду. Для меня до сих пор загадка, почему Лидия решила оставить фамилию мужа. Она – Ханнафин как пить дать. Неизвестно, что творилось в голове у этой женщины, почему она решила не менять фамилию – и остаться в Уэллсе, родив негритенка? Когда это случилось, всем стало ясно, что рыжий веснушчатый Эрл Мори не мог быть отцом. Он в тот же вечер собрал ее вещи и выставил женушку за дверь. Из роддома она отправилась прямиком к матери. Старуха тогда была еще жива и на какое-то время их приютила, но своего омерзения не скрывала. Она работала кассиршей в банке и всем, кто заходил и был готов слушать, рассказывала о своей сумасбродной дочери, которая путалась с сектантами, цветными и бог знает с кем еще. Конечно, все друзья и знакомые заняли сторону Эрла – он из большой семьи, которая живет в Уэллсе испокон веков, – и Лидия Мори стала изгоем. Насколько это возможно в городе с населением в пятнадцать тысяч человек, половина которых здесь толком и не живет.

Со временем люди смирились и забыли. Люк был всеобщим любимчиком, особенно в старших классах, когда начал бить рекорды по плаванию (по-моему, ему даже прочили участие в Олимпийских играх, но врать не буду). Лидия оставалась одиночкой, если не считать двух-трех неудачных попыток кого-нибудь подцепить. Откровенно говоря, цеплять у нас особо некого, и бедной женщине, даром что редкой красавице, ничего хорошего на личном фронте не светило. Можете себе представить, каким завидным женихом стал ее Люк, когда подрос, – призовой гусь на ярмарке, не иначе. Цветом кожи он пошел в отца, зато от матери ему достались зеленые глаза и высокие скулы. Добавьте к этому рост под два метра и собственную фирму по благоустройству и озеленению участков… В общем, местные девицы шеи сворачивали, когда он шел по улице. А как прохожие стали сворачивать шеи, когда сразу после школы Люк загремел в тюрьму! И когда он сошелся с Джун Рейд, горожанкой на двадцать лет его старше!.. С самого рождения этот мальчик был у всех на слуху и, судя по тому, что случилось, как он погиб и скольких прихватил с собой на тот свет, – всегда будет.

Когда в то утро я подъехала с ромашками к дому Джун Рейд и увидела творившийся там кошмар – дым, обугленные доски, пустой шатер, – я даже останавливать машину не стала. Просто поехала себе дальше. Ни о чем не думая, я доехала до сестры, и мы с ней выпили по чашке чая со свежей мятой. Моей сестре вечно кто-то звонит – не знаю, кто именно, – и она обычно в курсе городских дел. В доме Джун Рейд не выжил никто, кроме нее самой. Сгорели живьем ее дочь с женихом, бывший муж и этот злополучный Люк Мори. Мы с сестрой сидели за столом и молча смотрели, как пар поднимается над светло-зелеными чашками маминого сервиза. Позже я вышла во двор, а оттуда на поле. Провела там несколько часов, гадая, что же теперь делать. Я ходила по высокой траве и этим жутким ромашкам туда-сюда, туда-сюда, водила руками по белым гибельным цветам… Домой вернулась уже к вечеру. И осталась на ночь. А потом – еще на одну ночь.