Семя титана - [6]

Юлька смеялась и признавала, что, по большому счету, это чушь, однако себе высчитала великолепную жизнь в образе египетской жрицы. Юльке всегда везет: будь то в личной жизни, в деньгах или в картах. Даже в такой пустейшей ерунде она никогда не уронит себя и не опустится до каботажного плавания. Кстати, и муж её, врожденный интеллигент, тоже никоим боком не приобщался к торговле. В прошлой жизни он был японцем и занимался ядами. Сынок же их в прошлой жизни был индейцем и тоже занимался ядами. «Словом, семейка подобралась что надо», — давились от смеха девушки, разливая по бокалам остатки розового.

Ну и гадость приходится пить! На испанские вина в темно-синих бутылках вечно не хватает денег. Но Юльку отсутствие денег никогда не угнетало. Деньги ей с лихвой заменяли любящий муж и шестилетний сынишка, похожий на купидончика. Да она и не нуждается в деньгах! Зачем счастливым людям эти жалкие бумажки? Стремление к деньгам — это плебейская привычка несчастных. Именно таким образом они компенсируют свое врожденное убожество. Юлькина душа не нуждается в компенсации. Она одна на весь белый свет. В ней можно купаться, греться и прятаться, как в бетонном подземелье. Особенно после полного бездушия Вороновича.

Воронович, крутя баранку, имеет привычку честить жидов. Он и на смертном одре будет крыть их последними словами, тем более что до одра осталось совсем немного. Потом он перекидывается на сотрудников своего журнала, на Литфонд, на СП и опять на жидов. И все начинается сначала. Боже, как скучно!

Другое дело Ирландия, семнадцатый век. Определенно, с тем молодым человеком не соскучишься. Ведь это уму непостижимо, как у него ловко подвешен язык. У нее, у королевы двора, может, впервые в жизни рассудок помутился не от спиртного, а именно от языка. И было ещё не поздно послать его подальше, но что-то удерживало Ингу от такого обращения.

Внезапно она поняла, что море, которое снилось ей с детства, плещется у берегов Ирландии и что она барахталась именно в тех волнах, которые знала давно. Давно она знала и ту обветренную скалу, позеленевшую от волн, и каменистый берег, видимый со стороны бушующего моря. В ту минуту девушка была уверена, что поднеси ей сейчас карту Ирландии — и она с точностью до сантиметра укажет место, где находилась её бухта, которая была роднее Москвы.

И как бы в подтверждение незнакомец смотрел в глаза и все плел и плел о её прошлой жизни.

Оказывается, в прошлой жизни она была дочкой какого-то ирландского кабатчика. А он простым английским моряком. Как говорится, скромно, но со вкусом. Осенью в сезон штормов они втайне от её родителей встречались в какой-то пещере, находящейся под высокой скалой. При упоминании о скале Инга вздрогнула. Подробности этих встреч мужчина деликатно опустил, зато скрупулезно описал её прежнюю внешность. В принципе, она была такой же, как сейчас, только волосы посветлей и глаза поголубей. А так — ни больше ни меньше. Врет, конечно. Хотя такая внешность её вполне устраивала. Ну да черт с ним! Самое интересное в том, что его, морского волка, из всего облика девушки доводила до сумасшествия только одна деталь: великолепная кофейная родинка у неё на животе слева от пупка.

И это все? Ну и нахал! Что удержало Ингу после этих слов отвернуться и демонстративно отойти в сторону? Не знаком с приличной девушкой и минуты, а уже ведет речь о каких-то родинках на интимных частях тела. Очень клево! И Вороновича все не было.

Но вместо того чтобы сделать круглые глаза и ужаснуться, она легкомысленно рассмеялась и при этом не испытала ни капли смущения.

— Но у меня нет никакой родинки!

— Вам виднее, — потупился он.

И это ей понравилось. Конечно, он играл и был далек от смущения (ну ещё бы, такой лось!), но играл очень мило, почти как профессиональный актер. Последнее, что он успел соврать, — что судьба обещала их столкнуть.

5

У входа в редакцию Батурин столкнулся с вахтером. Вахтер, по всей видимости, намылился домой. Полковник тормознул его на крыльце и попросил вернуться, чтобы внести некоторую ясность в показания.

— Я уже вносил ясность, — недовольно произнес охранник.

— Я вас долго не задержу, — заверил следователь.

Они зашли в крохотную каптерку под лестницей, которая находилась в четырех метрах от входной двери, и расположились друг против друга: охранник на топчане, а следователь на табурете. Каморка была очень тесной. В ней помещались только ученический стол, узкий топчан и шкаф. На лице охранника читалось откровенное недовольство.

— Часто сотрудники журнала приходят в восемь утра? — спросил следователь.

— Вообще никогда, — пробурчал вахтер. — Раньше двух никто никогда не являлся. Бывало, до восьми утра задерживались, но чтобы в такое время прийти с утра — не припомню.

— Задерживались до восьми? — повторил следователь. — В журнале так много работы?

Вахтер едва заметно усмехнулся.

— Это не моего ума дело, сколько работы в журнале. Но бывает, что задерживаются и до утра. Тот же покойный частенько засиживался на работе. Особенно когда пьяный. Однажды он четыре дня не выходил из кабинета. Когда же, наконец, вышел, уборщица у него из-под стола выгребла шестнадцать бутылок из-под водки.