Семя титана - [19]

— Народ безмолвствует и делает вид, что не видит. Рядом ни одного милиционера. На Тверском бульваре их как грязи, а чуть в сторону — ни одного!

— Ну и чем все кончилось?

— А тем, что не перевелись на Руси ещё настоящие мужики. Так вот, какой-то мужчина респектабельного вида наблюдал за этой катавасией, а потом, видимо, ему надоело. Он подошел к этим подонкам, так спокойненько достал из кармана нож и, ни слова не говоря, подставил одному из гадов к горлу.

— Респектабельный мужчина с ножом в кармане? Оригинально! — усмехнулся Анатолий Семенович.

— Ничего смешного, — обиделась жена. — Как говорил товарищ Кропоткин: «До тех пор пока государство не сможет обеспечивать личную безопасность граждан, граждане должны быть вооружены». От себя добавлю: «Не только должны, но и обязаны!» Не окажись у того джентльмена в кармане лезвия, девушку бы завтра нашли в канализационном люке. А ведь если этого мужчину задержат и обнаружат при нем нож, то ведь посадят!

— Никто за нож не посадит, если это, конечно, не табельное оружие, поморщился Батурин. — Ножи в свободной продаже. Ну и чем закончилось? Девушку в конце концов отбили?

— Те на «вольво» струсили и уехали, хотя и махали арматурой. А мужчина, как истинный рыцарь, отправился провожать девушку, хотя до этого, кажется, собирался в театр.

— Откуда ты знаешь, что в театр? — нахмурился муж.

— От верблюда! Потому что он стоял на крыльце театра.

Глаза Анатолия Семеновича подозрительно сузились.

— А, кстати, что ты сама делала на Бронной?

— В банке была. Ты разве не знаешь, что именно там мы снимаем квартальные.

— Значит, ты сегодня при деньгах? — подмигнул муж.

— Увы! — развела руками жена. — Денег не дали. У них в банке в ышла из строя операционная машина. Сегодня весь день такой. Везде что-то выходит из строя. У нас, например, на работе полетело два компьютера, а этажом ниже задымился сканер. Представь! А у моей подруги на работе замкнула электропроводка. Просто мистика какая-то. Не зря же сегодня пятница, тринадцатое.

16

Именно так завершилась пятница тринадцатого июля две тысячи первого года. А ровно за два месяца до этого дня, тринадцатого мая, которое выпало на воскресенье, по Чистопрудному бульвару бежала молодая девушка весьма несвежего вида. Она неслась, ни на кого не обращая внимания, и что-то бормотала себе под нос.

«Что он найдет? — с раздражением недоумевала она. — Мой номер телефона? Сумасшедший! Не зная ни имени, ни фамилии, ни адреса. Может, незнакомец имел в виду, что найдет меня саму? Но каким об разом? Найти в Москве человека так же невозможно, как иголку в стоге сена. Хотя иголку отыскать ещё можно, а вот человека в этой пыльной, большой деревне — ни за что на свете».

Так думала девушка на улице, в ванной и лежа на диванчике с полотенцем на голове. С этой мыслью она засыпала и досадовала на себя, что не прокричала ему свой номер. Точнее, Юлькин.

А было бы действительно здорово встретиться с ним под вечер в каком-нибудь чистеньком скверике в субботу или воскресение, когда не нужно никуда спешить. И грациозно цокать с ним под ручку, благоухая самыми тонкими парфюмерными ароматами, в черных чулочках и разлетающейся юбочке. И все бы вокруг оглядывались, а красивая бы пара неторопливо брела между скамеек в тихое уютное кафе. И он бы трепетал и смущался, когда её грудь ненароком касалась его руки. Но все это мечты. Она его больше не увидит. А жаль. Скорей бы, что ли, Юлька пришла с дежурства. Ведь это идиотство работать по выходным.

Юлька пришла в семь вечера. Она молча выслушала слезную исповедь подруги и участливо разревелась. Около часа проплакали девушки, сидя одна против другой, и Юля, сморкаясь в платочек, с упрямой периодичностью восклицала:

— Козел! Подонок! Скотина! Носит же таких земля!

— Я не хочу с ним расставаться! Я его люблю! — захлебывалась Инга.

— За что же ты его любишь? — изумлялась сквозь слезы Юля.

— Разве любят за что-то? — пожимала плечами страдалица. — Любят ни за что, потому что это от Бога. Если любят в благодарность, то это от лукавого, потому что в его власти обстоятельства, но сердца во власти Бога. Понимаешь?

И блудная дочь, перейдя на более спокойное всхлипывание, принялась повествовать подруге о том, как пришла она однажды со стихами одноклассника Антона Гогина в редакцию одного толстого серьезного журнала и как потом долго плутала по коридорам, пока не попала в полутемный кабинет, заваленный до самого потолка папками разной толщины. Сейчас она затрудняется сказать, зачем ей понадобилось хлопотать за этого несчастного Антона, которому весь двор пророчил блестящую славу стихотворца, но тогда она была полна решимости бороться за права своих друзей, за право молодости, за право двора на собственный голос. Она готова была высказать любому очкастому редактору, что именно гогинские стихи близки её поколению, за которым будущее, и что эти пронафталиненные толстые журналы давно уже никто не читает, во всяком случае из молодежи, а если кто и удосуживается пролистать, то исключительно ничтожная горстка пенсионеров.

Вот тогда в отделе критики Инга и увидела его, усталого, седого и несколько рыхловатого человека с проницательным взглядом. На вид ему было около пятидесяти, и он вызывал уважение. Не отрываясь от стопки машинописных листов редактор кивнул на стул и долго ещё что-то вычеркивал ручкой в аккуратно отпечатанной рукописи. Потом он взял у неё измятые листы со стихами Гогина и небрежно пролистал. Инге показалось, что редактор не прочел и четверти, но, видимо, в этом не было необходимости. Он со вздохом сцепил листы скрепкой и сказал: