Семья - [53]

Они вышли из клуба, никого не замечая. Все, что волновало их до этого, все печали и радости, пережитые ими за те месяцы, когда они были разлучены, отлетели прочь. Сейчас было одно: они снова вместе.

— Тамара...

— Милый мой... Аркаша.

Звездная ночь была сегодня удивительно хороша. Теплая, трепетная, пьянящая...

* * *

Тачинский остро переживал неприязнь Тамары, хотя до встречи с нею он не представлял себе, что женщина может овладеть всеми помыслами мужчины. Его личная жизнь с Татьяной Константиновной была очень спокойной и необременительной для него.

Главным принципом в отношении Тачинского к Татьяне Константиновне было: «Жена — прежде всего женщина».

Шли годы, менялись места работы, изменялась жизнь, но взгляды Тачинского на семью не менялись. Он никак не мог себе представить, вернее, даже не пытался это сделать, что жена — это первый и лучший друг в жизни. Снисходительную улыбку вызывали у него книги, в которых рассказывалось о большой дружбе, лежащей в основе семьи...

«Все это, конечно, агитация... — думал он. — А от книг до жизни — десятки лет...».

Разошелся с женой он так же проста, как и жил

Правда, недавно произошел случай, о котором Тачинский не любил и даже боялся вспоминать... Татьяна Константиновна готовилась стать матерью. Когда она сообщила об этом мужу, он ничего не сказал, но на сердце лег неприятный осадок. Детей Тачинский не любил. К тому же он чувствовал, что разрыв с Татьяной Константиновной — дело ближайших месяцев: даже за личиной показного равнодушия он не мог скрыть неприязни к ней. А если они разойдутся, и у Тани будет ребенок, ему придется платить одну четвертую часть зарплаты. Марк Александрович стал горячо убеждать жену сделать аборт, но она запротестовала: «Нет, нет! Я хочу ребенка!». Видя, что с женой не договоришься, Тачинский быстро завел близкое знакомство с местным хирургом...

А спустя полмесяца Тачинский ушел от жены и поселился в одном из вновь выстроенных домов. Ушел. даже не предупредив об этом жену, считая, что объяснения излишни, так как он перед ней ни в чем не чувствовал себя обязанным.

Неприятно было лишь людское мнение. Он даже реже стал спускаться в шахту, чтобы не встречаться с людьми. И получилось, так, что ни он, ни, тем более, Худорев, не стали знать подробностей подземной жизни шахты, и добыча угля неуклонно, катастрофически поползла вниз... В довершенье всего, этот роман с Тамарой...

...Не удивился Тачинский поэтому, когда на третий день после приезда Шалина парторг и новый начальник шахты вошли в его кабинет.

«Сейчас будет предъявлен ультиматум», — подумал он, здороваясь с начальством.

— Марк Александрович, жалобы поступают от горняков: не видят вас внизу, в забоях... — усаживаясь, сразу же начал Шалин. — Я даже удивился: вы же, насколько мне помнится, раньше из шахты не выходили... Ну да ладно, это вопрос не главный. Давайте-ка все вместе обсудим, как проведем наше первое партсобрание... Мы тут с Иваном Павловичем кое-что уже надумали. Но без вашего участия здесь не обойтись.

Потом все спустились в шахту. Остановились в забое, где работал врубмашинист Комлев. Опытным глазом Иван Павлович сразу определил: перед ним мастер угля. По равному гуденью машины угадывалось, что ее хозяин — опытный горняк и знает цену механизму... Неожиданно машина смолкла.

— Что такое?

Комлев, улыбаясь чумазым лицом, вытирая руки о тряпку, подошел ближе:

— Ради такого случая решил потерять минуту-две. Здравствуйте, Иван Павлович!

— Постой-ка, постой-ка... Комлев?! Так ты все еще рубишь уголь! А я считал, что ты уже и дорогу на шахту забыл.

— У горняка лучшая дорога — на шахту. Как же я ее забуду? — рассмеялся Комлев. — Пока не выгоняют, работаю.

— Ну, нет, тебя не выгонять, тебя на руках носить надо. Замечательно работаешь! Нормы полторы даешь?

— Бывает, что и по две, но это редкость. Разве будешь рубить, когда навалоотбойщики не успевают, а про транспортников и говорить нечего, — он нахмурился. — Толку мало в моей работе.

Когда поднялись на поверхность, Клубенцов вздохнул:

— Который раз уже спускаюсь вниз, а привыкнуть к шахте не могу. Плохи дела в лавах... — и он внимательно посмотрел на Тачинского, молчавшего почти все время. — Как думаете, Марк Александрович, чего же не достает? Не знаете? Да все дело в том, что горняка вы не уважаете, не даете ему самого главного, для чего он и пришел в шахту: возможности трудиться... Почему же на организацию его работы вы смотрите, как на что-то будничное, надоедливое? Слышали, что Комлев сказал? А у этого... молодого... Калачева разве не существенные претензии к вам? Так дело не пойдет, это имейте в виду.

Тачинский, нахмурившись, стал смотреть в сторону, а при первой возможности и совсем отстал от начальника шахты и Шалина.

«Быстрые вы очень... — усмехнулся он, рассеянно шагая к шахтоуправлению. — Посмотрим, какие из вас будут руководители. Критиковать — легче всего...»

Тачинский вскинул глаза и удивленно остановился: он был у крыльца бухгалтерии.

Метнул взгляд на окно, заметил, как дрогнула там занавеска, постоял в раздумье и повернул обратно.... И снова потекли невеселые мысли, в которых все чаще появлялась Тамара. Возможно, она и любит его, иначе не позволила бы взять себя в ту ночь... Но зачем же тогда мучает его, зачем?