Семья Рубанюк - [281]

— Тепло стало, — сонно зевая и вскинув голову к небу, произнес отец. — Через неделю, если такая погода подержит, жито косить можно.

Петро не ответил, и Остап Григорьевич, постояв немного, подсел к нему, осторожно справился:

— Про фронт думки не выходят из головы, верно, сынку?

— О себе думаю… о Чистой Кринице… Отвоюются наши скоро. Слыхали, как идут? Приедут домой. Может быть, и Ванюша наш в гости завернет. «Рассказывайте, как вы тут, в Чистой Кринице? Что успели, какие достижения?» Так и так, товарищи фронтовики, извините, мол, но силенок не хватило, плетемся сзади. На вас, дескать, вся надежда была…

Остап Григорьевич удрученно сказал:

— Вроде так получается…

— И вот что я надумал, батько. Государство меня учило, дало знания. Пора браться за свое дело… Хочу съездить в район, пусть назначают агрономом. Как вы посоветуете?

— Ты что ж, уехать надумал? — с беспокойством спросил Остап Григорьевич.

— Нет, почему? Сюда пусть назначают, в колхоз.

— Это другое дело. — Старик повеселел. — Это дуже кстати. Тут и советовать нечего… Верное твое решение.

Ему не терпелось порадовать и мать; не раз она высказывала отцу опасения, что Петра не удержать в селе, как только здоровье его поправится.

— Когда хочешь в район ехать? — спросил он, поднимаясь.

— Откладывать не буду… Велосипед сохранился?

— Валяется на чердаке чей-то. Наверно, немцы оставили…

Петро возвращался из Богодаровки перед вечером. Часа два назад прошел короткий, но сильный дождь. В колеях еще поблескивала вода, деревья роняли крупные капли. Сейчас распогодилось, и солнце бросало на все окружающее мягкий предзакатный свет.

Петро ехал потихоньку, держась тропинок посуше. Местами ему приходилось спешиваться, вести велосипед, и тогда он шагал неторопливо, наслаждаясь умиротворяющей красотой родных мест.

В омытых теплым ливнем придорожных травах радостно сияли фарфорово-белые лепестки ромашки, веселыми ватагами кучились ярко-синие васильки, золотились колокольцы наперстянки. Над влажным разнотравьем беспокойно носились тяжеловозы-шмели, вспархивали перепела.

Петро с удовольствием думал о том, что скоро примется, наконец, за работу. В районе пообещали удовлетворить его просьбу и, как только из колхозов вернется Бутенко, немедленно сообщить окончательное решение.

…Солнце, то прячась за облака, громоздившиеся на западе, то вновь появляясь и окрашивая придорожные деревья и степь в красные и золотые тона, клонилось к горизонту все ниже, когда Петро добрался до земельных участков Чистой Криницы.

На межи клонились колосья уже давно отцветшей яровой пшеницы, кукуруза местами выбрасывала султаны, цвел картофель, начинали смыкаться рядки свекловичных посевов.

Здесь дождь был, видимо, послабее, и Петро, выбравшись на узенькую, почти сухую тропку, идущую вдоль кустов орешника и дикой акации, наддал ходу. Не сбавляя скорости, беспечно посвистывая, он обогнул небольшую лужицу около пышного, облитого розовой пеной куста шиповника и внезапно наскочил на шагавшую по тропинке девушку. Вскрикнув от испуга, девушка шарахнулась в сторону, но Петро, не успев затормозить, все же задел ее. Потеряв равновесие, он выпустил руль, взмахнул руками, весело ухнул и вылетел из седла.

Девушка сделала движение, чтобы помочь ему, но Петро уже вскочил на ноги и, стряхивая грязь с колен, смущенно и сердито проворчал:

— Разве можно так метаться?!

— Надо уметь ездить!

Глядя на Петра, девушка беззвучно смеялась.

Испытывая желание надерзить ей и в то же время сознавая, что виноват он сам, Петро молча занялся велосипедом: проверил спицы, выпрямил сбитый при падении руль, вытер испачканные седло и планшетку.

Прежде чем вскочить на велосипед, он еще раз оглянулся на девушку.

Она собирала рассыпанные полевые цветы, приводя в порядок свой букет. Тяжелые белокурые пряди поминутно сползали ей на лоб, она отбрасывала их тыльной стороной кисти и уже не обращала внимания на Петра.

Цветов она нарвала много, большую охапку. Подбирая их, она мягко ступала по траве босыми ногами, и Петро невольно залюбовался ее стройной и ловкой фигуркой физкультурницы в аккуратно сшитом светло-сером платье.

Он только сейчас заметил стоящий в стороне объемистый чемодан, бумажный сверток и туфли на нем. «Приезжая, — подумал Петро, — либо практикантка, либо студентка… На каникулы приехала…»

— Вам далеко? — спросил он.

— А что?

— Если по пути, могу помочь… Я в Чистую Криницу.

— Спасибо. Доберусь как-нибудь.

Девушка ополоснула ноги в лужице, присела на чемодан, вытерла ступни травой и стала надевать туфли. Лицо ее, с чуть вздернутым носиком и маленькими вишневыми губами, было неприветливо нахмурено.

— Поезжайте! — сказала она, так как Петро продолжал стоять.

— Давайте, давайте-ка ваши вещи, — настойчиво повторил он. — Чемоданчик на багажник пристроим. Ведь тяжело же…

Не слушая возражений, Петро отобрал у нее чемодан и стал прилаживать к велосипеду.

— Ну вот и ладно будет, — сказал он. — А то до ночи тащились бы… товарищ Волкова…

Она метнула на него удивленный взгляд, потом догадалась, что он прочел ее фамилию на багажном ярлыке, приклеенном к чемодану, и усмехнулась.

Солнце уже скрылось где-то за протянувшейся по горизонту густой порослью желтой акации, а подожженные им клочья облаков все еще продолжали жарко полыхать.