Семья Мускат - [23]
— Чудеса! Женщина-пророк! — воскликнул Абрам, изобразив на лице священный ужас. — Дебора пророчица!
— По лицу видно. Скажи-ка мне, прелестное дитя, как тебя звать-величать?
— Аса-Гешл Баннет.
— И откуда ты? Одно ясно — ты не литвак.
— Ты что, с ума сошла?! — взвыл Абрам. — По-твоему, я способен привести к тебе в дом литовца?!
— Не кричи. Мне и без тебя безумцев хватает.
— Ты имеешь в виду Бройде и Лапидуса?
— Всех их, вместе взятых. Ну, заходите.
— Минутку, Гина. Этому молодому человеку нужна комната.
— Но, дорогой Абрам, ты же знаешь, у меня все комнаты сданы. Жильцы спят на софе, на полу, на камине. Это скромная квартира, а не пансион. Если б ты привел его пару недель назад, тогда был бы другой разговор. Хотя… постой, есть идея. Здесь живет девушка, она учится на аптекаря или на медсестру, Бог знает, на кого. Одним словом, вчера она получила телеграмму, у нее мать умерла, она собрала вещи и уехала. В Пинчов, если не ошибаюсь.
— Вот и прекрасно. Дай ему ее комнату.
— А если она вернется, как быть тогда?
Гина открыла дверь в конце коридора, и они вошли в большую, переполненную людьми комнату. Гости сидели всюду — на диванах, стульях, даже на подоконнике и на низком сундуке с бельем. По стенам висели картины и гравюры. На затянутом ковром полу валялись папиросные гильзы. В потолок поднимались клубы табачного дыма. Казалось, все говорят одновременно, одни на идише, другие по-польски, третьи по-русски. Маленький человечек в порванной блузе, по-цыгански загорелый, с черной, как смоль, бородой и огромными, сверкающими глазами о чем-то рассуждал с сильным литовским акцентом, жестикулируя и вертя головой во все стороны. Кадык у него беспрестанно ходил вверх-вниз, волосы стояли дыбом, точно были из проволоки. Какая-то девица с низким, мужским голосом кричала на всю комнату: «Клоун! Идиот!»
— Бог с ним, мадемуазель Лена, — попытался урезонить ее мужчина помоложе в больших блестящих очках. У него были высокий лоб, плоский, неправильной формы нос и кудрявые волосы. Глаза за мерцающими стеклами очков весело поблескивали. — Он ведь и сам знает, что несет вздор. Комедию ломает.
— Никакая это не комедия. Речь идет о нашей жизни, о существовании нас как нации! — прокричал бородатый. — Мы танцуем на всех свадьбах, кроме собственной. И нас даже не благодарят. Ничего, кроме тычков и зуботычин, мы не получаем!
— Фе! Пустая болтовня.
— Никакая не болтовня. Это правда. Правда! Вы все — шайка предателей!
— О Боже! Этому не будет конца! — вздохнув, сказала Гина. — Этот Лапидус — точно океан: не успокаивается ни на секунду.
— Океан выбрасывает на берег морские раковины, а Лапидус выплевывает сплошные отбросы, — заявил очкастый.
— Тихо, Бройде! У тебя у самого рыльце в пуху. Слышите, я хочу познакомить вас вот с этим молодым провинциалом. Привел его Абрам. Абрам говорит, что он гений.
Спор тут же прекратился, и спорившие уставились на Асу-Гешла. Первым нарушил молчание Лапидус.
— Откуда вы? — спросил Лапидус, протягивая Асе-Гешлу руку. — Даю голову на отсечение, вы откуда-то из-под Люблина.
— Да, — подтвердил Аса-Гешл. — Из Малого Тересполя.
— Так я и думал. В этих городах евреи еще не перевелись. Настоящие евреи, кому не стыдно за свой еврейский нос — и за еврейскую Тору тоже. Вот видите, друг мой, мы с вами присутствуем при рождении нового поколения, у которого только одно на уме — человечество! Они проливают горючие слезы над каждым Иваном, каждым славянином. И только один народ они в грош не ставят — свой собственный.
— Эй, Лапидус, опять вы за свое?! — воскликнул Бройде поставленным голосом опытного оратора. — Это уже свинство!
— Что значит «свинство»?! Я просто хочу, чтобы он знал, в какой вертеп угодил. Поглядите на них. — И Лапидус повернулся к Асе-Гешлу. — Человеколюбы все как один. Их ничего на свете не волнует, кроме революции и русских крестьян. И среди них нет ни одного, кто бы подумал о том… — Тут Лапидус поднес большой палец одной руки к мизинцу другой, чтобы продемонстрировать, как ничтожен их интерес, — о том, что происходит с евреями!
— Поверьте мне, Лапидус, — перебила его Гина, — вы зашли слишком далеко! Если хотите стать националистом или вернуться в молельный дом своего детства, давайте, ради Бога! Вам ведь теперь никто не мешает. К чему весь этот крик? Сумасшедший дом какой-то!
— Что верно, то верно. Один раз я был в деревне, где их собирают перед отправкой в Сибирь. Как же она называлась? Ну да, Александровка… Захожу в избу и вижу: сидят евреи с тощими бородами и черными глазами — как у меня. Сначала я решил, что это миньян, что они пришли покойника оплакивать. Но когда я услышал, как они бормочут по-русски про революцию: «Эсеры, социал-демократы, Плеханов, Богданов, бомбы, убийства», я чуть со смеху не покатился. Со мной, можно сказать, истерика случилась.
— И до сих пор продолжается.
— К вашему сведению, Бройде, из нас двоих истерик скорее вы, чем я. Вы не пережили того, что пережил я. Пока я гнил в тюрьме, вы, Бройде, забавлялись со служанками вашего отца.
— Прекрасно. Вы, стало быть, приобрели огромный опыт. И что он вам дал? Сделал вас реакционером, только и всего.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Когда я был мальчиком и рассказывал разные истории, меня звали лгуном, — вспоминал Исаак Башевис Зингер в одном интервью. — Теперь же меня зовут писателем. Шаг вперед, конечно, большой, но ведь это одно и то же».«Мешуга» — это своеобразное продолжение, возможно, самого знаменитого романа Башевиса Зингера «Шоша». Герой стал старше, но вопросы невинности, любви и раскаяния волнуют его, как и в юности. Ясный слог и глубокие метафизические корни этой прозы роднят Зингера с такими великими модернистами, как Борхес и Кафка.
Эти рассказы лауреата Нобелевской премии Исаака Башевиса Зингера уже дважды выходили в издательстве «Текст» и тут же исчезали с полок книжных магазинов. Герои Зингера — обычные люди, они страдают и молятся Богу, изучают Талмуд и занимаются любовью, грешат и ждут прихода Мессии.Когда я был мальчиком и рассказывал разные истории, меня называли лгуном. Теперь же меня зовут писателем. Шаг вперед, конечно, большой, но ведь это одно и то же.Исаак Башевис ЗингерЗингер поднимает свою нацию до символа и в результате пишет не о евреях, а о человеке во взаимосвязи с Богом.«Вашингтон пост»Исаак Башевис Зингер (1904–1991), лауреат Нобелевской премии по литературе, родился в польском местечке, писал на идише и стал гордостью американской литературы XX века.В оформлении использован фрагмент картины М.
Американский писатель Исаак Башевис Зингер (род. в 1904 г.), лауреат Нобелевской премии по литературе 1978 г., вырос в бедном районе Варшавы, в 1935 г. переехал в Соединенные Штаты и в 1943 г. получил американское гражданство. Творчество Зингера почти неизвестно в России. На русском языке вышла всего одна книга его прозы, что, естественно, никак не отражает значения и влияния творчества писателя в мировом литературном процессе.Отдавая должное знаменитым романам, мы уверены, что новеллы Исаака Башевиса Зингера не менее (а может быть, и более) интересны.
Американский писатель Исаак Башевис Зингер (род. в 1904 г.), лауреат Нобелевской премии по литературе 1978 г., вырос в бедном районе Варшавы, в 1935 г. переехал в Соединенные Штаты и в 1943 г. получил американское гражданство. Творчество Зингера почти неизвестно в России. На русском языке вышла всего одна книга его прозы, что, естественно, никак не отражает значения и влияния творчества писателя в мировом литературном процессе.Отдавая должное знаменитым романам, мы уверены, что новеллы Исаака Башевиса Зингера не менее (а может быть, и более) интересны.
Роман "Шоша" впервые был опубликован на идиш в 1974 г. в газете Jewish Daily Forward. Первое книжное издание вышло в 1978 на английском. На русском языке "Шоша" (в прекрасном переводе Нины Брумберг) впервые увидела свет в 1991 году — именно с этого произведения началось знакомство с Зингером русскоязычного читателя.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.
Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.